Ляжка стоял рядом с ним: горящие глаза уставились на других шимпанзе, грудь бурно вздымается. Япан чувствовал себя точно так же, охваченный безумием момента. И Леон понял, что должен что-то сделать, разорвать этот круг господства и подчинения, правящий Япаном на глубинном, неврологическом уровне.
Он повернулся к Шиле.
Ее лицо — лицо ее шимпанзе — тревожно сморщилось.
Он показал на деревья, на нее, на себя.
Он развела руки — жест беспомощности.
Это взбесило его. Ему надо столько сказать жене, а приходится втискивать смысл в пару сотен имеющихся у них знаков. Он пронзительно заверещал, тщетно пытаясь заставить губы и нёбо шимпанзе сформировать слова.
Бесполезно. Он уже пробовал сделать это, от скуки, но сейчас ему как никогда хотелось заговорить, а не получалось. И не могло получиться. Эволюция параллельно лепила мозг и голосовые связки. Шимпанзе вычесывают друг друга, люди беседуют.
Он оглянулся и понял, что совершенно забыл об установлении статуса. Большой злобно пялился на него. Ляжка стоял на страже, смущенный внезапной потерей интереса своего нового вожака к конфронтации и его жестами, обращенными к какой-то там самке.
Леон выпрямился, насколько смог, и взмахнул камнем. Это произвело желаемый эффект. Большой немного попятился, а остальная стая придвинулась. Леон принудил Япана дерзко шагнуть вперед. На этот раз действие не потребовало больших усилий, поскольку теперь Япан сам наслаждался ситуацией.
Большой отступил. Самки обогнули Большого и двинулись к Япану.
«Если бы я только мог оставить его развлекаться с самками», — подумал Леон.
Он снова попытался освободиться. Безрезультатно. Механизм возвращения на Экскурсионную станцию не срабатывал. И что-то подсказывало ему, что никто не собирается чинить оборудование.
Он протянул острый камень Ляжке. Шимпанзе, кажется, удивился, но взял обломок. Леон надеялся, что символизм жеста дойдет до приматов, поскольку он не мог позволить себе тратить время на обезьяньи расшаркивания. Ляжка взвесил в руке камень и посмотрел на Япана. А потом закричал — с переливами, мощно, голосом, полным радости и торжества.
Леон был только рад, что Ляжка отвлек стаю. Он взял Шилу за руку и повел ее к деревьям. Никто не пошел за ними.
Он испытывал облегчение. Если бы кто-то из шимпанзе последовал по пятам за парой, это подтвердило бы его подозрения. Рубен мог следить за ними.
И все же, напомнил он себе, отсутствие доказательств — это не доказательство отсутствия.
Люди появились быстро, с лязгом и грохотом.
Они с Шилой уже провели в чаще какое-то время. По настоянию Леона они держались подальше от стаи. Япан и Шила выказывали нарастающую тревогу из-за того, что их отделили от сородичей. Зубы Япана стучали, взгляд метался по сторонам при каждом подозрительном шорохе. Это было естественно — ведь одинокие шимпанзе особенно уязвимы.
И высадка людей его отнюдь не успокоила.
Она ожесточенно тряхнула головой:
Да, заберут, но не в том смысле, который подразумевает она. Леон пресек возражения, коротко мотнув головой.
Они никогда не собирались выражать знаками сложные мысли, и теперь, не в силах высказать свои подозрения, он чувствовал себя закупоренной бутылкой.
Леон сделал жест — точно полоснул ножом по горлу. Шила нахмурилась.
Наклонившись, он заставил Япана подобрать палку. На мягком суглинке Леон кое-как написал:
АГЕНТЫ «ИМПЕРИАЛ». ХОТЯТ НАС УБИТЬ.
Шила выглядела ошарашенной. Келли, вероятно, полагала, что невозможность освободиться — временная неполадка. Но для простого машинного сбоя длилось это слишком долго. Шумная, бесцеремонная посадка-вторжение людей подтвердила дурные предчувствия Леона. Ни одна обычная группа не стала бы так тревожить животных. И никто не стал бы искать их в джунглях. Достаточно было просто отрегулировать погружающую аппаратуру, если проблема в ней.
ОНИ ДЕРЖАТ НАС ТУТ, УБЬЮТ, СВАЛЯТ НА ЗВЕРЕЙ.
У него были аргументы, подтверждающие эти догадки, медленно выкристаллизовавшиеся из скопления мелких деталей поведения Рубена. Им позволят умереть от «несчастного случая» при погружении в шимпанзе, и причина их гибели покажется всем достаточно убедительной — расследования не будет.
Люди продолжали шуметь. Их было так много, что жена поверила Леону. Глаза Шилы сузились, широкие брови сошлись к переносице.
У него не нашлось знака для столь абстрактного понятия, так что он нацарапал палкой:
ПРОЧЬ.
Действительно, плана у него не было.