Научные битвы за душу. Новейшие знания о мозге и вера в Бога

Итак, тезис Буайе – не только редукционистское объяснение РДМО: он служит программой. В статье для Skeptical Inquirer[680] он предлагает удобную таблицу редукционистских или негативных объяснений для религиозных верований. К примеру, предлагает он, вместо того, чтобы объяснять людям, что «религия смягчает беспокойство» (следовательно, это ложная надежда), следовало бы указать, что религия порождает беспокойство в той же мере, в какой смягчает его (значит, это ложный страх).

И откуда же нам известно, что и страх, и надежда ложны? Как объясняет Буайе своим не всегда скептически настроенным читателям, в настоящее время мы, в числе всего прочего, знаем, что «наш разум – это всего лишь миллиарды нейронов, срабатывающих определенным образом». Что, конечно, равносильно заявлению: разум – то же самое, что и мозг. Буайе, в сущности, не обосновывает свою позицию; он подразумевает, что она верна.

Но главная проблема подхода Буайе – его неуместность. Никто не сомневается, что РДМО обычно получают посредством стандартной когнитивной архитектуры (см. главу 9). Но это едва ли «разъясняет» РДМО, поскольку, как мы уже видели, разум – не то же самое, что и мозг. В своей работе Буайе полагается главным образом на исследования верований в колдовство в Экваториальной Африке и другие малоизученные области, такие, как взгляды маленьких детей, наших современников. Таким образом, опыт, который обычно считается религиозным или духовным – например, обращение в веру[681] – в действительности не фигурирует в этом объяснении. Но именно для опыта таких типов обычно ведется поиск объяснений.

И к чему же мы пришли? Попытки обнаружить РДМО в генах (адаптивность) или в мозге (побочный продукт когнитивной архитектуры) не работают. А если, допустим, применить к генам более широкий подход? В отличие от Дина Хеймера, мы будем искать не отдельный ген, а просто припишем определенные характеристики генам в целом.

«Эгоистичные гены» и духовность

«Мы сконструированы так, чтобы служить интересам наших генов, а не наоборот… Причина, по которой мы существуем, в том, что когда-то наше создание служило их целям»[682].

Кит Э. Станович, «Восстание робота»

«Чего на самом деле хочет Джонс», так это того, что его предки предпочли хотеть еще в давние времена в саванне. И проблема, конечно, в том, что Джонс ничего подобного не хочет – ни сознательно, ни подсознательно»[683].

Философ Джерри Фодор

В 1976 году Ричард Докинз оживил дискуссию своей книгой «Эгоистичный ген». Он был убежден: эволюция происходит потому, что генам удается передаваться; это они, а не мы, поистине бессмертны. Несмотря на то что Докинз всегда отказывался приписывать генам антропоморфные мотивы или детерминизм, его язык зачастую двусмыслен. Когнитивист Стивен Пинкер в честь тринадцатой годовщины выхода «Эгоистичного гена» опубликовал очерк, в котором защищал двойственность Докинза. Высмеивая философа Мэри Миджли за возражение, что «гены не могут быть эгоистичными или альтруистичными – не более чем атомы способны быть ревнивыми, слоны – абстрактными, а печенье – телеологическим»[684], Пинкер пишет:

Если обработка информации дает нам правдоподобное объяснение насчет состояний познания и желания, воплощенных в клочке материи, названном человеческим мозгом, нет принципиальных причин, чтобы избегать приписывания состояний познания и желания другим клочкам материи[685].

Так что проблема, как выясняется, заключается не в том, что Докинз приписывает генам мотивы, а в том, что мы, люди, слишком легко приписываем их нашему сознанию, которое сводится к «обработке информации». Ни Пинкер, ни Докинз не поясняют, каким образом мы можем добиться свободы от нашего эгоистичного гена в этом случае; ни тот, ни другой, похоже, не верят в свободу воли[686].