С армией у меня тоже было много неприятностей. Надо сказать, что наша армия – это что-то особенное! Что-то такое среднее между цыганским табором, орденом иезуитов, воровской малиной и сумасшедшим домом. С одной стороны – дисциплина, с другой – все воруют и ведут себя, как психически не вполне нормальные люди. Кому придет в голову красить траву? В армии, в нашей армии – красят. Приезд большого начальника – это праздник мысли у подчиненных! Везде должон быть порядок! Если мы имеем лето – трава обязана быть свежего зеленого цвета. Поэтому ее красят. Если осень – на близрастущих деревьях не должно быть листьев. Не положено. Поэтому солдаты 1-го года службы, вооружась граблями, сбивают все остатки летней растительности. Если зима – снег должен быть девственно-белого цвета. Его, правда, не красят, как траву, но уж пяток грузовиков со свежим снегом привезут обязательно, и те же первогодки будут с энтузиазмом этот снег разбрасывать. Специальная техника (можно сказать – "ноу-хау") разбрасывания разработана: снег берут на широкую лопату и бьют по ней снизу сапогом – таким образом, достигается равномерное распределение осадков на поверхности. Военная техника также должна быть в порядке, так что автомобильные колеса чистят гуталином для сообщения им глубокого черного цвета.
Мой склад ума и некоторые особенности натуры как-то мешали мне органически вписаться в армейский коллектив. Поэтому на военной кафедре и в лагерях (из нас готовили лейтенантов артиллерии) у меня было много проблем.
Дорогу в учебный лагерь я запомнил, как одну сплошную пьянку. Будущие сеятели "доброго и вечного" (университет готовил в основном преподавателей для средней школы) пили так, что один заснул в туалете на очке, лишив весь вагон удобств. Другой, упав ночью с третьей полки, даже не проснулся и продолжал спать здоровым сном до утра.
Лагерь наш был дислоцирован в ровенских лесах. Поселили нас в палатках, на дне которых стояли лужицы, кое-где с лягушками.
На второй день после заезда я потерял пилотку. Спокойно стоя в строю и не ощущая никакого неудобства, я был очень удивлен, когда старший лейтенант Бигбов, тыча в меня нечистым пальцем, объявил два наряда вне очереди.
Затем меня поймали за чтением. Солидный майор из политработников, увидев меня с книгой, привел краткий перечень тех дел, которыми должен, с его точки зрения, заниматься будущий советский офицер в часы досуга. Сюда входили: полировка пуговиц, чистка сапог, пришивание воротничков, изучение Уставов и материалов газеты "Красная Звезда". Чтение художественной литературы в перечне отсутствовало. Когда же он подробнее ознакомился с моей книгой (это была "Сага о Форсайтах" на английском языке), в его взгляде появилось точно такое же выражение, которое я впоследствии видел в глазах сотрудника КГБ, курировавшего наш институт и проводившего со мной профилактическую “беседу” по поводу моей очередной "диверсии" против советской ботаники.
Так я получил еще два наряда.
Затем меня в качестве дневального застали сидящим на стульчике, который я сам себе сколотил. Офицер, поймавший меня в такой незаконной (согласно Уставу) позе, велел стульчик закопать возле его палатки (предполагая использовать его для чистки сапог), что я, "поняв" приказ буквально, и сделал, похоронив его на глубине около метра (времени у меня было достаточно). Вечером, на вопрос офицера, я указал место захоронения. Старлей внимательно на меня посмотрел, и я понял, что имею в лагере еще одного недоброжелателя.