Затем ребята готовили водку. По моим подсчетам они получили жидкость градусов под 70. В нее набросали всякой дряни: лука, чеснока, помидор, мяту, зверобой, тысячелистник, по-моему, даже жареной картошки – ну, словом, всего, что лежало под руками и ногами. Жидкость приобрела в результате угрожающий цвет, а по запаху ее сразу же можно было обнаружить в радиусе 20 метров. Наконец, торжественный ужин был открыт. Шампанское с грибами шло хорошо, водка, судя по всему – тоже. Уже после второго тоста Сережу и Толю, обычно тихих и кротких очкариков, трудно было узнать. Сережа порывался произносить всякие сомнительные спичи, Толя в ответ дико реготал. За Толю я немного опасался, так как имел счастье жить с ним в одной комнате в общежитии в течение многих лет и насмотрелся там всякого.
Обычно дело происходило так. Ночь. Толи еще нет – он ушел к любимому племяннику на день рождения. Наконец, где-то в 3 часа ночи с улицы доносится нестройное пение (Толя "под шофе" исключительно музыкален). С течением времени, хотя и не очень скоро, пение приближается к общежитию. Затем следует могучий удар в дверь (общежитие закрывалось в 12 часов ночи), второй, третий. Вскоре слышатся испуганные крики вахтера, пьяная ругань Толи, и вот уже пение движется по коридору. Открывается дверь в предбанник нашего блока и почти тут же следует сильный удар в дверь к нашему соседу Сергею: – "Вова, открывай!!!" Я тихо лежу и жду развития событий. Сосед (а сосед у нас был агрессивный тип) тоже почему-то не выходит. Слышатся еще несколько ударов к соседу: – "Вова, ты спишь!? Открывай!!!" У соседей начинает плакать маленький ребенок. Наконец Толя принимает решение поискать ключ в кладовке. Надо сказать, что верхняя кладовка в предбаннике служила нам (и не только нам) складом для пустых бутылок. И скапливалось этих бутылок там уже столько (в основном благодаря напряженным усилиям Толи и его приятелей), что очередную пустую бутылку Толя докладывал уже так: резко открывал дверцу шкафа, швырял внутрь бутылку и быстро захлопывал дверцу на крючок, чтобы бутылки не посыпались обратно. Но так было днем и в нормальном состоянии организма. Теперь же Толя, раздосадованный неудачными попытками попасть на свое законное койко-место, еще раз зло пнул ногой дверь соседа и решительно рванул на себя дверцу кладовки. То, что при этом произошло, я описать не в состоянии. Бутылочный вал буквально свалил Толю с ног, на которых он, правда, еле держался. Говорили, что от страшного грохота и звона бьющейся посуды проснулись даже жильцы 5-го этажа. Только после этого я, спасая Толю, уже подрастерявшего кураж, от гнева разбуженного общежития, впустил его в комнату. Но еще в течение нескольких минут движение в коридорчике не утихало – бутылки шевелились, как живые, укладываясь на полу.