Научный «туризм»

Коля (“Вуйко”). Типичная аппаратная сволота. Единственное, что мне в нем импонировало, так это полное отсутствие всякой идейной мимикрии (в отличие от многих комсомольских работников, якобы работающих за идею). Коля же всем своим видом показывал, что в комсомол он пришел, чтобы хорошо пожить, попить вволю самогону, получить квартиру и образование, поездить по загранице и, наконец, отхватить себе теплое хлебное место в районной номенклатуре. С одной стороны, немного странно, что именно таким типам доверено воспитывать и возглавлять советскую молодежь, с другой – приходит отчетливое понимание того, что комсомол – смердящий труп, реанимировать который уже невозможно. Если же отвлечься от таких "государственных" размышлений, то следует признать, что Коля-секретарь оказался находкой и своеобразным развлечением для нашей компании. И хотя многие смотрели на него как на выродка или экспонат из местного этнографического музея, все же очевидно, что он внес значительный вклад в определение настроения нашего коллектива, ну и сам внакладе не остался. Этому способствовали его чрезмерная говорливость, рассказы о дедушке-бандеровце, о своем якобы австрийском (Коля – типичный румын) происхождении, о еженедельных (видимо, в соответствии с формулой Маркса – битье определяет сознание) избиениях родной супруги (жiнка не бита, як коса не клепана) и удивительный русско-украинско-буковинский диалект, на котором он изъяснялся. Говорил всегда громко, ругался через слово, со смаком и непринужденно, по-моему, даже не осознавая, что эти слова нецензурные, не замечая, что рядом дети и женщины. Последних он, по-видимому, вообще считал существами низшими. Суждения на любые темы выносил безаппеляционно, ничуть не смущаясь присутствием 3 кандидатов наук. Иногда он по какому-нибудь поводу покровительственно спрашивал: "… а шо там наука скаже?", великодушно предоставляя слово мне или Gross-Вите, и даже позволял себе вступать в дискуссии на биологические темы, хотя сам с большим трудом и при помощи посильных взяток перемещался с курса на курс нашей продажной УСХА. Как только он начинал говорить, все бросали свои дела и подходили ближе – послушать. Я изредка переводил отдельные, особо сложные, даже для уха киевлян, выражения, как-то: мастити головыцу – сильно бить по физиономии, пательня – сковородка, курмей – веревка, цвык – гвоздь и т.д. Забавляла всех и его хвастливость (у мене в районi двацiк оден колгосп – двацiк оден голова – двацiк оден баран – коли треба, iду i беру). В пределах района Коля (по его словам) был всесилен – он отдавал приказы председателям колхозов, завбазами и даже заправщикам на бензоколонках, все мог достать и устроить. В перспективе Коля должен был получить от отца файну хату (у него уже есть файна хата, але татова май лiпша), получить большое наследство из Канады, для чего должна была умереть какая-то бабка (смерти которой он ждал с нетерпением, матерно ругая ее за непомерную живучесть) и уехать в Австрию к родственникам. Как и Витю-москаля, Колю я трезвым не видел, хотя в этих делах он был не очень силен. То есть пил он на равных с Витями, но, начиная с 200 грамм, каждая новая порция была уже явно лишней. Иногда он приезжал в лагерь на несколько минут, что-то обсуждал с Олегом, затем торопливо просил: "Олег, налий сто грам, бо менi на пленум". Но, в целом, мы были благодарны ему и за его болтовню, и за барана, за самогон и все те штуки, которые он выкидывал.