На лесной опушке, прижавшись к вековым деревьям, стоял приспособленный под сцену грузовик с длиннющим кузовом и опущенными бортами, а где-то далеко в кустах тарахтел генератор, вырабатывающий электричество. Посредине этой импровизированной сцены сидел на высоком «барном» стуле очередной автор-исполнитель и пел свои самые лучшие, выстраданные песни. Так как уставший за три дня звукорежиссер спал за своим пультом, гитара «забивала» голос и разобрать слова было невозможно. К тому же исполнителю никто не объяснил, что в микрофон, который ему предоставили, нужно петь, почти касаясь его губами, а не с расстояния в тридцать сантиметров. Когда настраивали свет перед фестивалем, фонари поставили на высокие штативы по бокам, но не учли, что «мать-сыра-земля» по сути своей достаточно пластична. Как следствие, за три дня ножки штативов неравномерно погрузились в почву, и лучи начали освещать не то, что нужно, а что попало (в данном случае – грязные башмаки артиста). Но осветители еще тогда, при настройке, посчитали свое дело законченным и на три дня растворились в чаще леса, а значит, поправить свет оказалось некому. Зрители небольшими островками располагались на траве; они или слушали выступающего, или распивали горячительные напитки, весело чокаясь и громко произнося тосты, или просто спали. Некоторые совмещали приятное с полезным и выгуливали возле сцены собак.
Так как я всегда мыслил эстрадными категориями (в отличие от бардов эстрадники, выходя на сцену, поют не для себя, а для зрителей), такая ситуация меня не устраивала. Когда настала пора выступать, мне пришлось сначала провести определенную работу: разбудить «звукача», отстроить баланс, скорректировать свет, собрать зрителей возле сцены и убрать всех «посторонних». Слушатели как-то приободрились, и выступление прошло относительно неплохо, тем более что я не стал «грузить» аудиторию и основной упор сделал на шутливый репертуар и те же рок-н-роллы.