Научу тебя плохому (СИ)

А я понимаю, что идиот я конченный, опять ее пугаю, но ничего, вообще ничего не могу с собой поделать. С трудом отвожу от нее взгляд, беру стоящий рядом с машинкой порошок, засыпаю в нужный отсек и задвигаю лоток. Сам устанавливаю подходящий решим и снова перевожу взгляд на стоящую рядом мышку.

Она трясется, себя руками обнимает, то ли от холода защититься пытается, то ли меня настолько боится.

— Ты как? — спрашиваю, не узнавая свой голос.

— Нормально, — пожимает плечами, — спасибо, — выдавливает из себя едва слышно.

И сейчас она выглядит настолько беззащитной, что желание схватить ее в охапку, прижать к себе и не отпускать, достигает своего апогея. Я сам не понимаю, как так получается, но уже через мгновение мышка оказывается сидящей на стиральной машине, с расставленными в стороны ногами.

«Что ты творишь, придурок, ты же пугаешь ее».

Она не шевелится, кажется, не дышит даже, только смотрит на меня своими огромными ореховыми глазами, беззвучно открывая рот.

— Тшш, не бойся меня, не надо, — понимаю, конечно, как глупо это сейчас звучит. И чего на меня нашло? Выгляжу должно быть как маньяк какой-то пришибленный. — Не бойся.

— Марк, — вижу, что слова ей даются с трудом.

Голос дрожит, и сама она трясется, как осиновый лист.

— Холодно?

Качает отрицательно головой.

— Меня боишься?

В ответ получаю легкий, неуверенный кивок. И, сука, это удар, реально удар ниже пояса. Она меня не бояться должна, совсем не так должна реагировать, не страх рядом со мной испытывать.

— Есь, посмотри на меня, пожалуйста.

Не сразу, но она все же поднимает на меня взгляд, смотрит неуверенно, глаза на мокром месте.

Черт.

Дебил, мля.

— Есь, я не сделаю ничего, слышишь? Я не обижу, Есь, — пальцами цепляю ее подбородок, себе в глаза смотреть заставляю, а потом наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее лбу. — Ты же горячая совсем, чего ты молчишь, плохо же тебе, — качаю головой, чувствую, как внутри нарастает гнев. Нельзя. В руках себя держать надо, иначе она точно здесь в обморок грохнется. Теперь я вообще сомневаюсь в том, что она адекватно воспринимает происходящее. Силится, гордячка упрямая. И не признается же, что едва на ногах держится.

— Нормально, — отвечает едва слышно, ладошками мне в грудь упирается, но сопротивления я практически не ощущаю. Прогулка под дождем явно ничем хорошим на дурынде этой не отразится.

— Нихера не нормально, — подхватываю ее на руки, чувствую, как мышка напрягается, и вроде даже дергается, но сил ей явно не хватает, а я в очередной раз удивляюсь, как эта маленькая дурочка вообще все это время умудрялась из себя здоровую корчить. И понимаю, что, если бы не я, ей, возможно, не пришлось бы вчера на морозе весь день провести, и сегодня, будь я чуть более осмотрительным и менее мудаковатым, она бы не улизнула из дома, не попала бы под долбанный ливень.

Возвращаюсь в комнату и опускаю малышку на постель.

— Под одеяло давай.

— Я не…

— Блядь, Еся, просто залезь под чертово одеяло, спорить будешь потом.

Она хмурится, сопит смешно, но все равно делает, как я говорю. А я тем временем наливаю в кружку еще горячий чай, и протягиваю его гордячке своей, внезапно в моей жизни появившейся.

— Пей давай, горе луковое.

Она послушно берет из моих рук кружку, делает глоток, не сводя с меня испуганного взгляда.

— Ну и зачем было сбегать? Ты хоть понимаешь, как это глупо? Кому и что ты пыталась доказать? — понимаю, что меня опять заносит, и нужно бы полегче на поворотах, но, видимо, семейная черта берет свое. Нихрена я ласково не умею, и слова мне подбирать ой как сложно придется.

— Я не сбегала, я просто ушла.

Господи, дай мне сил.

— Хорошо, и зачем ты просто ушла? Тебе даже идти некуда, — осознаю, что повышаю голос только в тот момент, когда, вздрогнув, мышка поднимает на меня испуганный взгляд. Да чего ж ты такая пугливая?

— Потому что мне здесь некомфортно, — вот уж чего я от нее не ожидаю, так это подобной откровенности.

— Есь…

— Я тебе благодарна, правда, но я тебя не знаю, и… ты непредсказуемый, и меня пугаешь. Я не смогу здесь жить и вообще…

— Что вообще, Есь? Еще вчера тебя ничего не смущало, — получается слишком резко.

— Это было до того, как ты сказал…

— Забудь, что я сказал, считай, что глупость сморозил, ничего мне от тебя не надо. Будешь, как и договаривались, убирать, готовить, стирать. На этом все.

— Марк…

— Все, закрыли тему, вернемся к ней, когда выздоровеешь. Согревайся пока, я нам поесть чего-нибудь закажу.

Возразить я ей не позволяю, резко поднимаюсь на ноги и ухожу из комнаты. Потому что сейчас я совершенно не в состоянии продолжать разговор. Закрыв за собой дверь, направляюсь прямиком на балкон.