Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Наконец, еле дыша от страха, Китти пошла звонить миссис Гантли. Через некоторое время мама подошла к телефону, но ее голос был странным. Она сказала, что будет дома через несколь­ко минут и чтобы Китти все приготовила для игры. Почему-то Китти не задала ей те вопросы, которые собиралась задать. Вмес­то этого она вернулась в свою комнату, приготовила все для игры и снова стала ждать. Ожидание опять было долгим. Китти немно­го поплакала и стала думать, не позвать ли папу, который все еще работал в саду. Однако она даже представить себе не могла, как рассказать ему о кровотечении. Должно быть, она немного вздремнула, потому что когда она следующий раз взглянула на часы, было уже за полдень, и девочка немного проголодалась. Но когда она отнесла на кухню посуду, оставшуюся от завтрака, ей уже не хотелось есть. Вместо этого она опять позвонила миссис Гантли.

Хотя на самом деле ей не хотелось этого знать, но Китти поня­ла: голос матери звучит так странно, потому что та выпила. Она вспомнила и другие случаи, когда мать напивалась, а отец кричал и бил ее. На этот раз Китти не пыталась сдерживать слез. Она плакала и умоляла маму вернуться домой. Мать клялась, что сей­час же придет, но когда Китти вернулась в постель, она не стала слишком старательно готовиться к игре. Через некоторое время она услышала шум, должно быть, у входной двери, поспешно приго­товила игру и включила свет, потому что стало темнеть. Но, дол­жно быть, это был почтальон или еще кто-нибудь, потому что никто так и не вошел к ней в комнату.

И никто не пришел в течение всего дня, хотя Китти звонила еще раз и со слезами умоляла мать вернуться.

Когда мать, наконец, пришла домой, отец увидел, в каком она состоянии, и у них была ужасная ссора с криками. Потом, когда мать отправилась спать, папа заглянул на минутку узнать, все ли у Китти в порядке и не нужно ли ей чего-нибудь. Девочка едва взглянула на него, а отец не мог видеть ее, потому что она вы­ключила свет. Но ее голос был обычным и спокойным, и она ска­зала ему, что ей ничего не нужно.

Это было двадцать пять лет назад. С тех пор, используя все свои способности, Китти никогда не позволяла себе больше желать чего-либо от кого-то — до того дня, как она пришла ко мне в кабинет.

6 февраля

Когда доктор Кейт Маргейт впервые пришла ко мне, она вы­глядела как голливудский стереотип первоклассной гувернантки. На самом деле она была психологом. Кейт не пользовалась косме­тикой, носила невзрачный, хотя и хорошо сшитый твидовый ко­стюм и туфли, которые в их оправдание называют "практичными". Выражение ее лица было сдержанным, умным и совершенно недо­ступным. Я имею в виду, что она улыбалась и хмурилась в соответ­ствии с тем, что говорилось, но без малейшего изменения выраже­ния, которое обычно оживляет лицо во время разговора. Кейт слегка реагировала на содержание моих слов, но совсем не реаги­ровала на меня как на человека, который с ней разговаривает.

Она честно призналась, что несколько раздосадована тем, что ей приходится обращаться за психологической помощью, но она понимает, что в последнее время работает не так хорошо, как рань­ше. Чувствуя свою ответственность перед работодателями, она понимает: нужно предпринять что-то, чтобы помочь себе снова вернуть рабочую форму. Такой была доктор Маргейт, когда-то в прошлом — Китти.

Доктор Маргейт постепенно поведала мне историю жизни, це­ликом посвященной разуму. Она добилась исключительных науч­ных результатов и, закончив свою докторскую диссертацию, по­ступила в исследовательский отдел крупной фармацевтической корпорации, где теперь занимает ответственный пост. Она выш­ла замуж за своего коллегу, но брак был недолгим и закончился внезапным холодным разрывом. У нее сейчас есть несколько зна­комых, с которыми у нее чисто деловые отношения, но нет ни­кого, с кем бы она была близка, и, разумеется, никого, в ком бы она позволила себе нуждаться или от кого была бы зависимой. Ее независимость была вызывающей: "Я не хочу нуждаться ни в вас, ни в ком-либо другом". Таково было ее ясное послание. Разуме­ется, она почти не осознавала своего внутреннего чувства.

По мере выяснения ее истории (прошло много месяцев, преж­де чем она вспомнила то субботнее утро, которое я только что описал) она становилась все более захваченной собственным рас­сказом. Эта вовлеченность привела к первому из целого ряда пу­гающих событий.

10 июня

В то утро Кейт опоздала. Это само по себе было необычно. Она всегда приходила вовремя, всегда. Ее лицо стало напряженным, каким оно уже не было месяц или больше. Она не легла на кушетку: она никогда ею не пользовалась. Довольно напряженно уселась в большое кресло, явно не желая расслабиться. Я небрежно поздо­ровался с ней минуту назад в приемной, но она не ответила. Те­перь она сидела напротив меня, застыв, как камень, и молчала.

— Вы выглядите очень неприступной, Кейт.