Не раз мне удавалось избежать беды, действуя совершенно бессознательно, руководствуясь непонятно откуда взявшимся наитием, которое предупреждало меня о грозящей опасности. Это предчувствие отвращало меня от прогулки по улице, где через минуту взрывалась бомба; оно заставляло меня отойти от угла здания, которому было суждено через секунду рассыпаться на куски, или выйти из-под кроны дерева, в которое в следующую же минуту ударяла молния. Какова бы ни была опасность, избежать ее человеку помогал инстинкт, который позволял как бы предчувствовать беду.
Правда, это были ситуации, когда человек был настроен на то, что ему предстоит встретиться с неожиданным. В истории о тигре-людоеде из Чоугара я уже приводил два таких примера. Тогда меня тоже спас инстинкт. Но все же мое внимание с самого начала уже было сконцентрировано на необходимости не быть застигнутым врасплох. Я понимал, что тигр подкарауливает меня, инстинкт только подсказал мне, что он устроил засаду над скалой, под которой мне предстояло пройти. Теперь я хочу рассказать о случае, когда инстинкт джунглей позволил избежать случайной опасности, о существовании которой я даже не мог подозревать.
Обычно зимой я охотился на замбаров и читалов для жителей нашей деревни. Однажды днем к моему дому явилась делегация индийцев, которые напомнили мне, что я уже очень давно не позволял им полакомиться дичиной, и попросили добыть им оленью тушу к какому-то местному празднику, который они собирались отметить на следующее утро.
Погода стояла сухая, и подобраться к дичи было не просто. Поэтому я выследил и подстрелил оленя, только когда уже стало темнеть. Решив, что время позднее и тащить его в деревню не стоит, я прикрыл тушу ветками, чтобы ее не уволок леопард, медведь или кабан, и пошел домой, намереваясь вернуться наутро с носильщиками.
В деревне был слышен мой выстрел, и когда я подошел к своему дому, перед ним уже стояло десять или двенадцать мужчин с веревками и бамбуковыми шестами. Я сказал им, что убил оленя, и предложил встретиться наутро у окраины деревни, чтобы пойти за ним в лес. Но люди горели желанием принести оленя немедленно. Они сказали, что готовы пойти за ним сами, если я объясню поточнее, где спрятана туша. Обычно, если я выслеживал оленя для деревни, а не для себя, я делал по дороге заметки, по которым потом можно было найти тушу. Жители деревни прекрасно знали лес, и стоило мне только назвать им место на просеке или на звериной тропе, как они отправлялись по следу и находили мясо. Эта система не подводила меня никогда. Однако именно в этот раз, оттого что ночь была темной и безлунной, я поленился оставить вешки. Люди же мечтали разделать тушу еще сегодня, чтобы к утру приготовить угощение для праздника, и мне не хотелось их обижать. Поэтому я велел им идти к просеке Повальгар в двух с половиной милях от деревни и ждать меня у подножия старого дерева, служившего всем известным ориентиром. Мужчины вышли из моего двора, а я присел выпить приготовленную Мэгги чашку кофе.
Когда идешь по лесу один, двигаешься гораздо быстрее, чем в компании. Поэтому я не очень торопился, и когда взялся за ружье снова, было уже совсем темно. В тот день я уже успел «намотать» несколько миль по лесу, но уставшим себя не чувствовал и был готов пройти еще миль пять или шесть. Мужчины из нашей деревни шли быстро, но все же я догнал их еще до того, как они дошли до старого дерева. Найти оленя труда не составило; его подвесили на шесты, и я повел всю партию кратчайшим путем, надеясь сократить полмили. Домой я вернулся только к ужину. Я попросил Мэгги сразу же накрыть на стол, решив, что приму ванну перед самым сном.
Раздеваясь для купания, я страшно удивился, обнаружив, что мои легкие прорезиненные ботинки, так же как и ноги, перемазаны красной грязью. Я слежу за ногами, поэтому было ясно, что поранить их и не заметить этого я не мог. Мелочи имеют свойство иногда оседать в памяти, не будучи осознанными, а память, в свою очередь, сигналит нервам и мозгу, в котором хранится информация. Поэтому в самый неожиданный момент нужная информация, повинуясь какому-то бессознательному усилию с нашей стороны, вдруг всплывает — имя какого-то человека, название населенного пункта или, как в этом вот случае, объяснение того, где я испачкал ноги.