Наука джунглей

В этот момент мы остановились на краю поляны, на другом краю которой множество белоголовых дроздов-пересмешников ворошили опавшие листья в поисках термитов. Поскольку мы отправились охотиться на тигров, Дансай держал шомпольное ружье в руках, а дробовик — также заряжающийся с дула — был перекинут через плечо. Сняв дробовик и вручив его мне, он указал на дроздов, велел выставить немного вперед левую ногу, плотно прижать ружье к плечу и мягко нажать на спуск. Все это я и сделал. Даже теперь, спустя столько лет, я до конца не уверен, специально ли для меня было заряжено ружье или Дансай, который, как я вам уже говорил, был силен, как медведь гризли, имел обыкновение перекладывать порох. Так или иначе, когда я наконец настолько пришел в себя, что стал воспринимать действительность, то увидел Дансая, ощупывающего стволы дробовика и пытавшегося определить, получил ли тот повреждения от удара о камни, на которые я отшвырнул ружье, летя вверх тормашками. Дроздов и след простыл, но на земле, где они кормились, мы нашли мухоловку-белошейку, птичку размером примерно с малиновку. После осмотра птички мы не нашли у нее никаких следов ранения, отчего Дансай заключил, что она погибла от шока, — заключение, с которым я был полностью согласен, потому что сам тоже чуть не умер по той же причине.

Вскоре после моего печального опыта с ружьем Дансая мой старший брат Том, который после смерти отца — а мне было тогда четыре года — взял на себя заботу о семье, объявил однажды вечером, что собирается взять меня на медвежью охоту. Это заявление привело в ужас мать, которая, хотя и обладала смелостью Жанны д'Арк и сестры Кэвил, вместе взятых, была кротка и застенчива как голубка. Я с интересом слушал, как Том — а я боготворил его со всем обожанием маленького мальчика — убеждал мать, что нет никакой опасности, что он будет меня тщательно оберегать и что со мной все будет в полном порядке. Когда же в конце концов мать согласилась, я решил, что для меня будет безопаснее не отставать от Тома ни на шаг.

Мы отправились в тот же вечер (Том нес оба ружья: и свое собственное, и мое) по звериной тропе, пересекающей большую гору. На половине пути мы подошли к глубокому, темному, мрачному ущелью. Том остановился на его краю и прошептал мне, что здесь водится много медведей, избороздивших ущелье вдоль и поперек и всюду протоптавших свои тропы. Затем он велел мне сесть у скалы, подступавшей к краю тропы, взять ружье с двумя боевыми патронами, наказав мне быть осторожным при стрельбе и бить наверняка, а ни в коем случае не ранить медведя. После этого, показав на крепкий дуб, росший на расстоянии восьми сотен ярдов у отрога горы, Том сказал, что пойдет туда, добавив, что, если я в течение вечера увижу где-нибудь неподалеку от него медведя, которого, по-моему, он не заметит, мне следует подойти и сообщить об этом. С этими словами Том ушел.

Дул ветер, шелестя сухой травой и мертвыми листьями, и мое воображение наполнило джунгли вокруг меня свирепыми медведями. (В ту зиму на этой горе было убито девять медведей.) У меня не возникало никаких сомнений, что меня вскоре съедят, и я был абсолютно уверен, что эта медвежья трапеза будет для меня очень болезненной. Время тянулось невыносимо долго, каждая минута прибавляла мне ужаса, и когда зарево заходящего солнца окрасило в красный цвет обращенную к закату сторону горы, я увидел медведя, медленно бредущего на фоне горизонта в нескольких сотнях ярдов от дерева Тома. Увидел ли Том медведя или нет — это не имело для меня ни малейшего значения. Наконец-то у меня появилась возможность, о которой я страстно мечтал, — улизнуть с того жуткого места, где находился. Так я и собирался сделать, пока это еще имело смысл. Поэтому, забросив за плечо ружье, которое мне было очень боязно заряжать после приключения с дробовиком Дансая, я отправился предупредить Тома о медведе, а заодно и снова оказаться рядом с ним.

В наших местах гималайский медведь зимой питается желудями. Медведи весят много, а желуди растут на самых кончиках дубовых веток, поэтому, чтобы добраться до них, медведи пригибают ветки к стволу дерева. Некоторые из этих веток только трескаются и остаются годами зелеными, другие обламываются — какие-то из них падают на землю, уже очищенные от желудей, а остальные так и свисают на лоскутах полуотодранной коры. Я уже перебрался через ущелье и попал в густой подлесок, когда до меня донесся какой-то треск. Оцепенев от страха, я застыл на месте, в то время как звук становился все громче и громче, пока что-то большое с шумом не упало прямо передо мной. Это была всего лишь ветка, которую медведь оставил раскачиваться на дереве. Порыв ветра обрушил ее вниз, но даже если бы это была не ветка, а самый крупный медведь во всей Азии, то и он не смог бы испугать меня больше. Все мужество, с которым я так долго собирался, чтобы дойти до брата, исчезло без следа, и обратно к своей скале я почти полз. Если нормальный человек способен умереть от страха, то я бы в ту ночь обязательно умер, и много раз потом.