Наука и богословие. Введение

Одна из наиболее популярных стратегий редукционизма при рассмотрении взаимоотношений между разумом и мозгом — предположение, что эти взаимоотношения основаны на переработке информации, превращающей входящие данные — сигналы, полученные от среды, в выходные данные — различные виды двигательной активности (включая речь). Таким образом, дискуссия переходит в чисто функциональную плоскость.

Принимающие такую точку зрения часто пытаются выразить ее с помощью физикалистской модели мозга–компьютера. Их поощряет тот факт, что наше нейронное строение имеет некоторое сходство со строением компьютера, особенно такого, который основан на обработке параллельных матриц, хотя, конечно, мозг неизмеримо сложнее, а особенно в том, что обладает гораздо большей степенью связности компонентов, чем любой из современных компьютеров. Победные заявления поборников теории искусственного интеллекта о том, что «мыслящие машины» уже вот–вот будут созданы, подкрепляют эту «компьютерную теорию». Видные сторонники функционализма — Деннетт (считающий, что мыслительные процессы — результат беспорядочной конкурентной борьбы, в процессе которой множество параллельных нейронных компьютеров создает «множественные проекты», и из них побеждает один) и Фрэнсис Крик (чья работа в основном состоит в интересном описании того, что известно как нейрофизиология визуального восприятия). Несмотря на претенциозное заглавие книги Деннетта («Сознание объяснено»), ни один из авторов даже близко не подошел к убедительному объяснению фундаментального для человека ощущения самосознания. С функциональным подходом к сознанию существует еще немало серьезных проблем.

Если мозг — компьютер, возникает вопрос: а кто его запрограммировал? Обычный ответ на этот вопрос: эволюционная необходимость отточила нейронные процессы для того, чтобы они отвечали требованиям выживания. Разумеется, в этом ответе может содержаться истина. И все же сложно поверить, что он предлагает полное и точное объяснение всем мыслительных способностей человека.

Наши мыслительные способности серьезно превосходят то, что можно с уверенностью приписать требованиям естественного отбора. Например, какой ценностью для выживания обладает человеческая способность понимать субатомные процессы квантового мира или структуру космического пространства? Считать такой излишек умственных способностей только счастливым случаем, побочным продуктом какой–то более приземленной необходимости, кажется неубедительным. То же самое можно сказать и о других человеческих способностях.

Заявление социобиологии о том, что этические нормы соответствуют неким скрытым стратегиям, направленным на генетическую жизнеспособность вида, также неубедительно. Широко распространенный феномен альтруизма — способность на серьезные жертвы ради блага другого — нельзя полностью объяснить за счет «кровного альтруизма» («Я спасаю своих детей потому, что они обладают моими генами») или «взаимного альтруизма» («Я помогу тебе, потому что рассчитываю на твою помощь в другом случае»). Все это мало объясняет, даже косвенно, мотивацию того, кто спасает из горящего дома не имеющего с ним кровного родства незнакомого человека с большим риском для самого себя.

Даже учитывая то, что эффективная обработка информации действительно должна способствовать выживанию, непонятно, почему она должна также включать в себя самосознание. На самом деле фокусировка сознания на себе может даже помешать человеку распознать опасность, грозящую «снаружи». На этом факте основано использование безличных — без участия человека — систем контроля безопасности на опасных производствах.

Роджер Пенроуз возродил так называемый аргумент математической логики, который, по его мнению, показывает, что человеческая мысль превосходит все, что возможно достичь с помощью компьютера. Он апеллирует к работам логика Курта Геделя. Последний показал, что в любой достаточно сложной аксиоматической системе, которая содержит метематические величины (например, если в ней есть величины нескольких порядков 1, 2, 3…), всегда существуют теоремы, которые хотя и могут быть сформулированы в рамках этой системы, но они не доказуемы внутри нее. Такая система была бы аналогична программе, запущенной на мировом компьютере, — так называемой машине Тьюринга. Доказательство этого фундаментального и поразительного вывода зависит от формулировки высказывания (геделианского предложения), истинность которого математики признают, но которое не проверяется исходя из логики рассматриваемой системы. Пенроуз считает, что это доказывает превосходство математического мышления человека над компьютерным. Такое заявление вызвало горячие споры, но Пенроуз стойко защищает свою позицию.