Наука и богословие. Введение

Как и при обсуждении любого вопроса, касающегося человечества, в этой дискуссии рано или поздно наступает «фаза махания руками». И все же точка зрения, говорящая о необходимости одновременно признать как психофизическое единство, так и существование того компонента, который обеспечивает идентификацию личности, уже давно существует в истории философии. Аристотель говорил о душе как о «форме» тела, другими словами, он тоже представлял душу как структуру. Это направление мысли было воспринято Фомой Аквинским, который отверг платоновский дуализм, доминировавший в западном христианском мышлении со времен Августина. Такой взгляд считается наиболее распространенным и среди современных богословов.

Грехопадение

И, наконец, мы должны рассмотреть отличительное для христианства утверждение о том, что человечество — падшая раса. Начиная со Св. Павла и далее, история ослушания Адама и Евы и их изгнания из Рая (Быт 3) играла значительную роль в христианской мысли, по сравнению с поразительной очевидной незначительностью ее для иудейской традиции. Среди современных богословов существует согласие по вопросу о том, что третья глава Бытия — не буквальное описание какого–то одного катастрофического события, произошедшего в доисторические времена, а миф (то есть не обман, а правда, изложенная в иносказательной форме, поскольку только такая форма могла передать всю глубину смысла).

Миф о грехопадении может быть понят как вечно современный символ человеческого состояния. В человеческой природе существует некий перекос, который приводит к крушению надежд и извращению стремлений. Он превращает освободителя страны в ее следующего тирана, он находит привычное выражение в гнусных компромиссах и предательствах повседневной жизни. Райнхольд Нибур однажды сказал, что первородный грех (моральная испорченность человека) — единственная христианская доктрина, поддающаяся эмпирической проверке. Стоит только взглянуть на мир, или заглянуть себе в душу, чтобы найти ей подтверждение. Третья глава Книги Бытия рисует этот аспект жизни после Рая, на которую были осуждены Адам и Ева, и определяет его причину как избранное людьми отчуждение от Бога. Согласно христианскому пониманию, мы — не автономные существа, чье предназначение может быть выполнено в одиночку и «по–своему», мы — гетерономные существа, чья жизнь неполна, если мы не воссоединены с Создателем, составляющим основу нашего существования. Такая трактовка грехопадения, переведенная в термины современного опыта, кажется реалистичной и доступной для понимания.

Проблемы начинают возникать, когда, в продолжение этой дискуссии, возникает вопрос: а как это могло случиться? Каким образом предполагаемое благое Божье создание могло стать морально испорченным? Традиционный ответ на данный вопрос, авторитетно сформулированный Августином, приписывает это событие буквальному акту неповиновения наших прародителей, предполагая также, что это привело к пагубным последствиям для первоначально райского творения, принеся в мир смерть и несчастье (физическое зло болезней и стихийных бедствий).Такой взгляд сегодня совершенно неприемлем, если, конечно, считать эти события реально происходившими. Землетрясения, извержения вулканов, ураганы, смерть животных — все происходило на Земле за сотни миллионов лет до появления человека.

Уже давно в христианском богословии существует разделяемая меньшинством другая точка зрения. Она связана с именем Иринея Лионского. Согласно ей, первоначальная невинность сравнивается с невинностью младенчества, а вся история развития человечества — с периодом созревания до достижения зрелости. В таком случае грехопадение соответствует времени бурной юности. Конечно, объяснение Иринея гораздо лучше сочетается с эволюционным пониманием возникновения жизни на Земле, чем теория Августина о доисторической катастрофе.

Можно представить себе картину эволюции человека как постепенное зарождение самосознания и одновременно сознания существования Бога. В какой–то момент притягательность «самости» и притягательность Бога вступили в конфликт, и произошел поворот от полюса божественного Другого к полюсу человеческого «Я». Наши предки стали, по выражению Лютера, «замкнуты сами на себя». Мы — наследники этой ориентации, переданной нам посредством культуры. И нет необходимости предполагать, что это случилось благодаря одному–единственному решающему поступку. Скорее, это должно было случиться и впоследствии закрепиться посредством серии решений и действий. Тогда получается, что не смерть появилась в мире, а люди стали смертны — таким образом, был засвидетельствован печальный факт конечности их земной жизни.

Самосознание с его способностью предвидеть будущее позволило нашим предкам понять, что однажды они умрут. Однако их увеличивающееся отчуждение от Бога отрезало их от единственного настоящего источника надежды на продолжение жизни после смерти, сделав тем самым осознание мимолетности человеческой жизни еще более горьким. Таким образом, можно переосмыслить христианскую доктрину о грехопадении.