Наука и христианство: история взаимоотношений

После окончания в IX веке эпохи Вселенских соборов, университетское богословие постепенно утрачивало живое переживание христианской веры. Решение богословских вопросов сводилось лишь к подбору святоотеческих цитат касающихся данного вопроса. Такое формальное, академеческое отношение к богословию, как к рациональной науке, в целом чуждо духу святых отцов. Для них богословие значит нечто большее, чем мы сегодня вкладываем в этот термин.300 О. Олег Давыденков поясняет: «Прежде всего богословие понималось как видение Бога Троицы, что предполагает не только работу человеческого ума, но и всецелое участие человеческой личности».301 Истинное богословие включает в себя и разум, и волю, и чувства человека. Богословие есть связь всего человека с живым Богом, а не просто рассудочные схемы, описывающие некий бесчувственный Абсолют. Знание таких схем бессмысленно, если сам человек не стремится к Богу. Как писал в IV веке Евагрий Понтийский «Если ты богослов, то будешь молиться истинно, а если истинно молишься – то ты богослов».302

Постепенно такое святоотеческое понимание богословия будет забываться. В начале X века св. Симеон Новый Богослов (949-1022) будет настаивать на том, что христианская вера есть познание на опыте Живого Христа. Но его личностное переживание веры будет встречать отпор со стороны иноков и мирян, ограничивающих свою веру выполнением внешних «обязательств».303

Гуманизм в Византии

В то время как культура западной Европы находилась в глубоком упадке, Византия сохраняла и читала труды античных философов. Как правило, интерес к философии ограничивался лишь узким кругом интеллектуалов. Большинство же образованных людей ограничивалось лишь знакомством с трудами Аристотеля, особенно с его логикой.

В целом, византийцы не видели особого смысла в изучении философии. Поэтому, несмотря на античное наследство, ничего принципиально нового им создать не удалось. О. Иоанн Мейендорф дает такую оценку: «Византийскому гуманизму всегда недоставало последовательности и динамизма, присущих и западной схоластике, и западному Ренессансу, и он так и не смог справиться с широко распространенным среди византийцев убеждением, что Афины никак нельзя совместить с Иерусалимом».304

Особенно сильно было неприятие античной философии в монашеской среде. Именно монахи в эту эпоху стали совестью Византии, не допускавшей никаких компромиссов: ни в области вероучения, ни в области нравственности. В целом ригористическая позиция большинства греческих монахов восходила к Тертуллиану. Светскую мудрость они считали излишней для христиан. И если преп. Феодор Студит (729-826) еще не выражает в своих трудах оппозиции светскому знанию,305 то уже среди его непосредственных учеников такая позиция становится общепринятой.

Блестящим представителем византийского гуманизма является патриарх Константинопольский Фотий (820-891). В своих трудах он показывает энциклопедическую осведомленность, как в богословии, так и в светских науках. Преимущественно свт. Фотия интересует логика и любимым его автором является Аристотель. Отношение свт. Фотия к Платону более сдержанно, и он, безусловно, принимает осуждение платонических взглядов Оригена V Вселенским собором. Также святитель критикует Климента Александрийского, в трудах которого он обнаружил «нечестивые мифы платонизма».

Величайшим трудом свт. Фотия является его «Библиотека» в которой он дает обзор содержания 280 книг античных и раннехристианских авторов. Впечатляет то, что «Библиотека» написана им по памяти во время пребывания послом в Персии.306 Особая ценность «Библиотеки» для современных ученых заключается в том, что тексты около семидесяти из этих книг утрачены и лишь благодаря свт. Фотию мы можем узнать об их содержании. Интерес свт. Фотия к античной литературе, хотя и чисто академический, был поддержан его учениками. В то же время, его интерес к светской культуре стал объектом нападок со стороны представителей монашества, видевших в этом измену Православию.