Наука и религия в современной философии

Одну из существеннейших трудностей, присущих ричлианизму, вскрывает Вильгельм Герман, выдающийся ученик Ричля. По Ричлю, религиозное сознание должно найти или определить себя в формулах св. писания. Но те теологические формулы, которые мы находим, например, у апостола Павла, выражают собою религиозный опыт, пережитый этим последним, и, весьма вероятно, вовсе не пережитый нами. а раз это так, каким же образом можем мы присоединиться к этим формулам? Не будут ли они в наших устах уже не актами веры, а механическими или лицемерными фразами?

По-видимому, мы сталкиваемся здесь с тою трудностью, которую сама реформация завещала своим последователям. Исторически реформация представляла из себя сочетание двух разнородных явлений: с одной стороны она была экзальтацией внутренней веры, явившейся следствием развития средневекового мистицизма, с другой стороны возвращением к древним памятникам и текстам, восстановленным в их первоначальной чистоте, благодаря гуманистам и другим деятелям эпохи возрождения. Создать ив этих двух разнородных начал единое учение, — вот та задача, над которой мучилась протестантская душа.

Решение, предложенное Германом, сводится к разделению двух элементов, тесно связанных между собой у Ричля, а именно: основание и содержание веры.

Основание, или вера в собственном смысле слова, абсолютно необходимо и одинаково для всех сознаний. Это та часть откровения, которую достаточно верно изложить, для того чтобы всякая искренняя душа признала ее своим личным опытом.

Наоборот, специальное содержание веры, определенная форма догмата, представляет опыт теснее ограниченный и может варьировать у различных индивидуумов. Поэтому люди с полным правом могут различно выражать это содержание сообразно различию своих личных опытов. Так, например, рассмотрение внутренней жизни Иисуса производит на душу человека такое впечатление, что она необходимо, нравственно необходимо, должна уверовать в Иисуса. Но частная идея искупление смертью Христа рода человеческого представляет лишь случайное выражение того возрождающего действия, которое оказывает на нас Христос, — она может и не совпадать с религиозным опытом всех отдельных лиц.

* * *

Во Франции точку зрение близкую к Ричлю отстаивает выдающийся теолог Огюст Сабатье.

Стремясь оградить религию от всякого вмешательства физических наук, обеспечить ей абсолютную независимость и автономию, и отнюдь не желая в то же время требовать от науки хотя бы малейшего приспособление к чуждым ей целям, Огюст Сабатье ищет для религия святилища самого интимного, самого удаленного от видимых и осязаемых вещей, связанных с наукой. Религия порождается, по его мнению, тем чувством скорби, которое овладевает сердцем человека, когда он замечает свою двойственную, возвышенную и низменную природу и убеждается, что худшая часть его я господствует над лучшей. От этой скорби религия спасает нас не тем, что доставляет нам какие-либо новые познания, а тем, что объединяет нас посредством акта доверия и веры с всемогущим и всеблагим началом, в котором мы почерпаем силу для своего существования.

Итак, что же такое религия? Это сердечная молитва и, в то же время, это освобождение.

Освобождение это есть чудо. Как совершается оно? Христианину нет надобности это знать. Неизменные законы природы, раскрываемые наукой, становятся для христианского сознание выражением божественной воли.

Для того, чтобы я мог жить религиозною жизнью, мне нужны три, и только три вещи: реальное и активное присутствие Бога во мне, внимание Бога к моей молитве, свобода надежды. Эти три вещи не затрагиваются современной наукой и, надо думать, никогда не будут затронуты никакой наукой.

И если я захочу — а могу ли я, прислушиваясь к голосу моего сердца, не хотеть этого — развить эти основные идеи и возможно полнее осуществить во мне мою религию, я не последую тем многочисленным советам, которые приглашают меня обратиться к философии или к авторитету. Философия, архитектура абстрактных понятий, не имеет никакого отношение к мощному чувству, стихийно возникающему во мне. Она может предложить мне только чисто рассудочные системы, которые меня не задевают за живое и которые по всей вероятности приведут меня в столкновение с наукой. С другой стороны, авторитет какой бы то ни было власти, хотя бы это была власть величайшей церкви, не может дать моей душе того, чего она требует: внутреннего убеждения, свободного и личного.

Для того, чтобы развить в себе религию, я нуждаюсь лишь в одном: в примере и влиянии уже осуществленной религии. Но и то и другое я нахожу в личности Христа, как она раскрывается передо мной в евангелии. Иисус чувствовал себя связанным с Богом сыновнею связью. Будучи человеком, он учит нас, он показывает нам на деле, что люди сыновья Божии и способны соединиться с Ним. Сознание человеческое, — вот то место, где мы можем, согласно Иисусу, общаться с вселенским отцом. Христианство есть, таким образом, абсолютная и законченная религия человечества.