«Наука и Техника» [журнал для перспективной молодежи], 2007 № 02 (9)

Через полвека после Дюрера. Тренировочный зал фехтовально-борцовской школы знаменитого Иоахима Майера. И это далеко не все приемы, разработанные для эспадона!

Продолжив парадоксальные сравнения, скажем: кроме «пулеметной» ассоциации, возникает еще и «пистолетная». Потому что довольно похожим образом и именно в постсредневековые век-полтора норовили проделывать бреши в копейной стене рейтары, атакующие пикинеров или тех же ландскнехтов (для их боевого строя длинная пика уж никак не менее характерна, чем двуручный меч!). Правда, рейтары в таких случаях действовали верхом: шеренга всадников налетает на глубокое построение выставившей копья пехоты, но не врезается в нее (уж больно это опасный противник!), а с малой дистанции, лишь чуть-чуть превышающей длину пик, дает пистолетный залп — и заворачивает коней; так же поступает и вторая шеренга… третья… Четвертая может уже и пойти напролом, если в пехотном строю образуется достаточно приличные бреши.

У пехоты в этой ситуации, разумеется, есть своя контригра. Не говоря уж о том, что для таких-то случаев и существует поддержка других родов войск: хотя бы той же конницы, не обязательно рейтарской. В общем, тут — кто кого переиграет…

Описание всех этих «игр» выведет нас уж слишком далеко за пределы этой статьи. Отметим лишь, что разыгрываются они главным образом на послесредневековой сцене.

Где еще хорош двуручник? При обороне укреплений (не штурме: на осадной лестнице с ним не управиться!). Собственно, от «осадных» мечей XIV в. он, видимо, родословную и ведет, окончательно сформировавшись к началу XV в. (а не к середине, как порой утверждается) и просуществовав как боевое оружие почти до конца XVII в. В общем, двуручный меч — оружие «излета» классического средневековья. Он активно применяется в эпоху мощных доспехов (век которых, правда, вот-вот начнет подходить к концу — но современникам это еще не известно!), сложившихся школ фехтования, оформившейся как самостоятельная сила пехоты — и, пожалуй, отчасти размытых граней между «благородным» и «неблагородным» воинством…

Как видим, двуручник отнюдь не вымер в ту самую эпоху, когда главным «личным» оружием, символом воинского сословия, дворянства, стала шпага. Наоборот — в XVI–XVII вв. имеет место его расцвет: и форм самого оружия, и стилей владения им.

У мастеров-основателей фехтовальных школ этот факт вызывал сложные, порой даже противоречивые чувства.

Некоторые из них без комплексов принимали эспадон как одну из допустимых форм оружия, особенно — оружия поля боя. Ведь в таких школах обучались не только правилам дуэльного поединка (который, за редкими исключениями, действительно проходил «по ведомству» шпаги), но и боевому искусству как таковому, включая даже приемы боя без оружия. Однако некоторых мастеров охватывал своего рода «шпажный шовинизм». Так, в 1630-х гг. великий Тибо — непревзойденный фехтовальщик, славнейший из отцов-основателей французской школы владения шпагой — постоянно подчеркивал, насколько легко он может управиться с любым из противников, вооруженных двуручным мечом. В его показе это выглядело более чем убедительно, даже когда на тренировках ему противостояли самые «продвинутые» из его учеников: не подмастерья, а мастера. Однако тут имеет место незаметная «подмена тезиса»: ведь сам Тибо был не просто мастером, но воистину гроссмейстером шпажного боя, и с рядовым мастером клинка (любого!) он действительно мог сделать что угодно!

Это изображение ландскнехтов 1520-х гг. является не очень добрым шаржем с явственно идеологическим подтекстом (он удобно пристроился как раз над их головами) — но при этом оно отражает некую реальность… Любопытно соседство мечника и копейщика в качестве не врагов, а символически дополняющих друг друга фигур (пары того же типа, как рабочий и колхозница, красноармеец и партизан…). На поясе первого — «катценбальгер», ландскнехтский меч для ближнего боя (его S-образную гарду в данном случае «позаимствовал» и эспадон); то, что на поясе второго, впоследствии превратится в палаш