Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе

Понятно также, что сокровенная часть отдана душе, чтобы она могла свободно распоряжаться ею, поскольку любящая самоотдача возможна только для свободного существа. Является ли эта любящая самоотдача в мистическом браке со стороны души еще чем-то, кроме необходимой отдачи своей воли воле Божественной? Судя по всему, да. Это нечто иное в плане познания: когда Бог вверяет Себя ей в мистическом бракосочетании, она познаёт Бога таким образом, каким еще не знала Его и который невозможен никаким иным путем. Так же и свои последние глубины она не знала до этого, то есть никогда не знала, как знает теперь, кому отдает свою волю, что отдает и какой отдачи требует от нее эта Божественная воля. И в плане воли это тоже нечто иное: иное в цели, поскольку отдание воли связано с единением своей воли с Божественной волей, а не с сердцем Бога и не с Лицами Божества; иное в исходном пункте, поскольку только теперь достигнут самый глубокий источник, только теперь воля может полностью охватить саму себя, ибо охватывает всю личность целиком из ее центра; иное в плане исполнения, поскольку в брачной самоотдаче собственная воля не просто встраивается в Божественную волю и подчиняется ей, но в обмен Бог отдает ей Самого Себя. Вот почему отдача собственной личности – это одновременно и мужественнейший захват, который превышает всякое человеческое разумение. Хуан де ла Крус очень ясно выражает это, когда говорит, что душа теперь может отдать Богу больше, чем себя: она отдает Богу себя в Боге. Так что в бытийном плане перед нами нечто совсем иное, нежели в случае благодатного единения: глубочайшая вовлеченность в Божественное бытие, которое обожествляет саму душу; единство личностей, которое, однако, не устраняет самостоятельности каждой из них, а, наоборот, является необходимым условием этого единства; проникновение, превысить которое может лишь взаимопроникновение Божественных Лиц Троицы, – прообраз этого проникновения. Таково единение, о котором Хуан неизменно говорит во всех своих трудах как о главной цели, даже если само это слово он часто употребляет в ином смысле и не так четко теоретически ограничивает своеобразие мистического единения от иных его видов, как это попытались сделать мы.

Уже было сказано, что мистическое бракосочетание является единением с триединым Богом. До тех пор пока Бог затрагивает душу во тьме и сокровенно, она может только ощутить личностное прикосновение как таковое, не понимая, одна ли личность прикасается к ней или несколько. Но когда в любовном единении она будет совершенно вовлечена в Божественную жизнь, тогда от нее уже не будет сокрыто, что это жизнь в Трех Лицах, и она должна будет войти в соприкосновение со всеми Тремя Божественными Лицами.

. Вера и созерцание. Смерть и Воскресение

Различие внутреннего присутствия Бога в благодати и в мистическом единении представляется нам подходящей основой для того, чтобы прийти к ясному разграничению веры и созерцания. Св. Хуан очень часто упоминает и то и другое, но не дает никакого разграничения в таком виде, чтобы его можно было использовать как однозначное определение взаимоотношений того и другого. Нередко его описания звучат так, будто четкую границу здесь вообще невозможно провести: и вера, и созерцание являются путем к единению, и то, и другое называются темным и любящим познанием. О тьме веры прежде всего говорится в «Восхождении на гору Кармель»: здесь вера определяется как полночная тьма, поскольку уже произошел полный отказ от света естественного познания, чтобы достигнуть Его света. Созерцание Хуан часто определяет с помощью Ареопагитовых выражений «мистическая теология» (скрытая Божественная мудрость) и «луч тьмы». Оба очень близки по смыслу, когда говорится, что Бог прикрывается тьмой веры, сообщая Себя душе. С другой стороны, именно из этих описаний «Восхождения» становится очевидно, что вера и созерцание не могут иметь одно и то же значение, поскольку говорится, что Ночь веры является провожатой по блаженствам чистого созерцания и единения. Различие предполагается также, когда в предисловии к «Духовному песнопению» мы читаем, что «мистическая мудрость» не требует определенного понимания и тем самым близка к вере, благодаря которой мы также любим Бога, не умея точно понять Его. Если бы вера и созерцание совпадали, нельзя было бы говорить о сходстве. Различие и близость, возможно, ярче всего выражены в том месте, где созерцание как неясное, темное и общее понимание противопоставляется ясно различимому и особому сверхъестественному разумному познанию: «Темное и общее разумное познание есть только одно: это созерцание, которое открывается нам в вере».