О, как сладостно для меня Твое присутствие, ибо Ты есть величайшее благо. Я хочу приблизиться к Тебе в тишине и искать следы Твоих ног, чтобы Тебе было угодно соединиться со мной в браке; и я не успокоюсь, пока не возрадуюсь в Твоих объятиях; и я прошу Тебя, Господи, не дай мне когда-нибудь взять себя обратно, но позволь отдать полностью свою душу».
В этом вздохе любящего сердца отражается жизненный путь, который прошел Хуан де ла Крус. Он следовал по следам любимого Учителя на Крестном пути. Поэтому уже ребенком он выбрал жесткое ложе. Будучи чуть старше, с неутомимой самоотдачей исполнял свои обязанности по отношению к больным – как живой образ Спасителя, Который не желал для Себя никакой пощады, когда вокруг Него толпились страждущие и ищущие помощи. Эта любовь к больным, страдающим членам Тела Христова, осталась у св. Хуана на всю жизнь: когда позднее он приезжал в монастырь в качестве настоятеля и инспектора, после приветствия его первой заботой были больные – он сам готовил для них еду, убирал за ними сосуды, не терпел, когда из-за отсутствия денег их отправляли в больницу, строго осуждал всякую небрежность. Из любви ко Кресту молодой монах жил в таком строгом покаянии в монастыре св. Анны в Медине дель Кампо и в колледже св. Андрея в Саламанке, что святая мать в начале реформы сказала о нем, что для него (в отличие от его более пожилого спутника о. Антония де Ередиа) «не нужно никакого испытания; ибо хотя он и жил среди обутых, все же вел жизнь в высшем совершенстве и строгой орденской дисциплине». Каждый вечер в Саламанке он истязал себя до крови, проводил большую часть ночи в молитве, а во время коротких пауз использовал в качестве постели корыто. Нищий домик в Дуруэло, о котором спутница св. Терезы после его посещения сказала: «Никто не обладает таким духом, чтобы мог выдержать здесь, как бы он ни был благочестив…» – был для обоих отцов раем. Уже говорилось о том, что домик был украшен крестами и черепами. «Клиросом служил чердак, который слегка возвышался посередине, так что на нем можно было читать часы, но нужно было глубоко склониться, чтобы войти туда и присутствовать на Мессе. В двух углах рядом с часовней у них были одиночные кельи, в которых они могли только сидеть или лежать. Они были наполнены сеном, поскольку в этой местности очень холодно. Крыша почти касалась их голов, два окошка были обращены к алтарю, а два камня служили подушкой…». После полуночной молитвы монахи оставались на клиросе до рассвета, «так погруженные в молитву, что даже не замечали, что их одеяние полностью покрывалось снегом ко времени чтения утренних часов». Чтобы учить бедных невежественных жителей окрестных мест, они шли, «несмотря на огромное количество снега и сильный холод, проповедовать босыми; после проповеди и исповеди они уже в позднем часу возвращались назад в монастырь, исполненные глубокой радости, которая делала для них тяжелое легким». Пока рядом с Хуаном находились в Дуруэло мать и брат, Франсиско иногда сопровождал его в пастырских посещениях. После проповеди братья быстро возвращались и не принимали приглашений на обед в приходах. На обочине дороги они подкреплялись хлебом и сыром, которые им давала с собой мать Каталина. Так святой и жил, верный тем принципам, которые позднее он предписал и остальным: «Старайся исключительно из любви к Иисусу Христу достичь отказа, лишений и бедности во всех вещах этого мира… Нищий духом совершенно доволен и весел в нужде; кто ни к чему не привязывает своего сердца, тот во всем находит мир».
Строгость покаяния обоих первых босоногих кармелитов была так велика, что св. Тереза попросила их слегка ее умерить. Ей стоило «стольких слез и молитв» найти подходящих членов ордена для начала реформы, что она боялась, что сатана склонит обоих к преувеличенному рвению, чтобы преждевременно изнурить их и уничтожить всю работу в самом начале. Но отцы не обращали внимания на ее слова и продолжали жить в строгости.
Как-то, когда вокруг обоих уже собралась небольшая монастырская семья, св. Хуан из-за переутомления и нездоровья так ослабел, что попросил своего настоятеля о. Антония разрешить ему принять пищу чуть раньше определенного времени. Но лишь только он слегка подкрепился, как его охватило горькое раскаяние. «Он поспешил к о. Антонию и просил его разрешить ему наказать себя перед всей общиной. Затем он принес в рефекторий камни и черепки и во время вечерней трапезы стоял на них на коленях и бичевал до крови свои оголенные плечи. Он нарушил строгую дисциплину только для того, чтобы громким голосом в трогательных выражениях излить свою жалобу. И затем продолжил страшные удары, до тех пор пока не потерял сознание. Братья наблюдали это представление с ужасом и восхищением. В конце концов о. Антоний велел невинному кающемуся уйти к себе и молиться о том, чтобы Бог простил им всем их нищету».