Наука любви

Груди римских мужей воспою и парфянские спины

210 И с обращенных коней стрелы, разящие вспять.

(Ты, побеждая, бежишь — что же делать, терпя пораженье?

Знак недобрый дает Марс для лукавых парфян!)[17]

Стало быть, будет и день, когда в золотом одеянье

На белоснежных конях в лучший ты двинешься путь,

215 А пред тобой поведут вождей с цепями на шеях,

Чтобы привычный побег их, побежденных, не спас.

Будут на это смотреть молодые мужчины и жены,

Всем растопит сердца этот блаженнейший день.

Спросит иная из них, каких государей проводят,

220 Спросит, какие несут образы рек или гор, —

Тотчас на всё отвечай, отвечай, не дождавшись вопроса;

Если не знаешь и сам, то говори все равно.

Вот, скажи, в камышовом венке Евфрат полноводный,

Вот, предположим, и Тигр в гриве лазурных волос;

225 Это армянская рать, это персы, потомки Данаи[18],

Этот город стоял в ахеменидской земле[19],

Это вождь, а это другой, а зовут его так-то.

Можешь — так правду скажи, нет — сочини поскладней.

Званый обед — тоже славная вещь для любовных подходов,

230 И не единым вином он привлекает мужчин.

Часто и здесь, за рога ухватив, охмеленного Вакха

Нежной своею рукой клонит багряный Амур.

Брызги вина увлажняют пернатые крылья Амура —

И остается летун, отяжелев, на пиру;

235 Влажными крыльями бьет, росу отрясая хмельную,

Но и от этой росы страждут людские сердца.

В винном пылу дозревает душа до любовного пыла,

Тяжкое бремя забот тает в обильном вине,

Смех родится в устах, убогий становится гордым,

240 Скорбь отлетает с души, сходят морщины со лба,

Хитрость бежит перед божьим лицом, раскрываются мысли,

Чистосердечье звучит, редкое в нынешний век.

Тут-то наши сердца и бывают добычей красавиц,

Ибо Венера в вине пламенем в пламени жжет.

245 Помни, однако, что здесь, в обманчивом свете лампады,

Ночью, с хмельной головой трудно ценить красоту.

Ведь не случайно Парис лишь днем и под солнечным небом

Молвил, богинь рассмотрев: «Лучшая — Матерь Любви!»

Ночь благосклонна, она прикрывает любые изъяны,

250 Ночью любую из дев можно красавицей счесть.

О драгоценных камнях, о крашенной пурпуром ткани

И о девичьей красе только при солнце суди.

Полно! как перечесть все места для любовной охоты?

Легче исчислить песок на побережье морском!

255 Что уж мне говорить о Байях и байских купаньях[20],

Где от горячих ключей серные дышат пары?

Многие, здесь побывав, уносят сердечные раны:

«Нет, — они говорят, — эта вода не целит!»

А невдали от римских холмов есть роща Дианы[21],

260 Царство, где ставит царя меч в смертоносной руке:

Дева-богиня, сама ненавидя Амуровы стрелы,

Многих в добычу ему и отдала и отдаст.

До сих пор лишь о том, где раскинуть любовные сети,

Талия правила речь в беге неровных колес[22].

265 Время теперь приступить к тому, что гораздо важнее, —

Как уловить для себя ту, что искал и нашел?

Все и повсюду мужи, обратите умы со вниманьем

И доброхотной толпой слушайте слово мое!

Будь уверен в одном: нет женщин, тебе недоступных!

270 Ты только сеть распахни — каждая будет твоей!

Смолкнут скорее весной соловьи, а летом цикады,

А меналийские псы зайцев пугаться начнут,

Нежели женщина станет противиться ласке мужчины, —

Как ни твердит «не хочу», скоро захочет, как все.

275 Тайная радость Венеры мила и юнцу и девице,

Только скромнее — она, и откровеннее — он.

Если бы нам сговориться о том, чтобы женщин не трогать, —

Женщины сами, клянусь, трогать бы начали нас.

Телка быка на лугу сама выкликает мычаньем,

280 Ржаньем кобыла своим кличет к себе жеребца.

В нас, мужчинах, куда осторожней и сдержанней страсти:

Похоть, кипящая в нас, помнит узду и закон.

Ну, а что же сказать о Библиде, которая, брата

Грешной любовью любя, грех свой казнила петлей?[23]

285 Мирра любила отца не так, как дочери любят,

И оттого-то теперь скрыта под толщей коры,

А из-под этой коры благовонно текущие слезы

Нам в аромате своем плачущей имя хранят.

Было и так: в тенистых лесах под Идою пасся[24]

290 Бык в чистейшей шерсти, стада и честь и краса.

Меченный темным пятном на лбу меж большими рогами,

Телом своим остальным был он белей молока.

В кносских стадах и в кидонских стадах[25] томились коровы

В жажде принять на крестец тяжкую тушу его.

295 Бычьей подругою стать царица рвалась Пасифая —

Ревности гневной полна, телок гнала она прочь.

Не о безвестном твержу: будь Крит четырежды лживым,

Остров ста городов не отречется, солгав[26].

Свежую рвет Пасифая листву, непривычной рукою

300 Сочную косит траву и преподносит быку.

Ходит за стадом она по пятам, позабыв о супруге,

Ибо теперь для нее бык драгоценней царя.

Ах, Пасифая, зачем надеваешь богатые платья?

Право, любовник такой этих не ценит богатств.

305 Надо ли в диких горах при скотине о зеркале думать,

Надо ли этак и так к пряди укладывать прядь?

Зеркало скажет одно: тебе далеко до телицы!

Были рога для тебя трижды желанной красой!

Если Минос тебе мил, зачем тебе нужен любовник?

310 Если Минос надоел — мужа от мужа ищи.

Нет — как вакханка под чарой кадмейского бога, царица

Мчится в чащи лесов, брачный покинув покой.

Сколько раз ревниво она смотрела на телку