Наука логики. С комментариями и объяснениями

Бытие достигло значения истины, поскольку идея есть единство понятия и реальности; бытием обладает теперь, следовательно, лишь то, что есть идея. Поэтому конечные вещи конечны, поскольку они в самих себе имеют реальность своего понятия не полностью, а нуждаются для этого в других, – или, наоборот, поскольку они предполагаются как объекты и тем самым имеют в самих себе понятие как внешнее определение. Самое высшее, чего они достигают со стороны этой конечности, – это внешняя целесообразность. В том, что действительные вещи не совпадают с идеей, выражается их конечность, неистинность, в соответствии с чем объекты определены механически, химически или внешней целью каждый сообразно своей сфере и в присущих объективности отношениях. Возможность того, что идея не вполне выработала свою реальность, не полностью подчинила ее понятию, основывается на том, что у нее самой ограниченное содержание, что так же как она по существу своему есть единство понятия и реальности, точно так же она по существу своему и их различие; ведь только объект есть непосредственное, т. е. лишь в-себе-сущее, единство. А если бы какой-нибудь предмет, например государство, вовсе не соответствовал своей идее, т. е., вернее, если бы оно вовсе не было идеей государства, если бы его реальность – наделенные самосознанием индивиды – совершенно не соответствовала понятию, то это означало бы, что отделились друг от друга его душа и его тело; душа отлетела бы в отдаленные сферы мысли, а тело распалось бы на отдельные индивидуальности. Но, составляя по существу своему их природу, понятие государства есть в них столь могущественный импульс, что они вынуждены придавать ему реальность (хотя бы лишь в форме внешней целесообразности) и принимать его таким, какое оно есть, иначе они должны были бы погибнуть. Самое плохое государство, реальность которого менее всего соответствует понятию, поскольку оно еще существует, все еще есть идея; индивиды еще повинуются властвующему понятию.

 Гегель сближает неистинность и конечность – ведь в обоих случаях истина не осуществляется как единственное правомочное полагание бытия, последнее возникает не «каким положено», а положено ему быть дальше, как закону положено быть незыблемым, – а как его ограничили неположенным, не имеющим достаточных оснований образом.

Импульс – не просто стимул, но «заряд», как мы говорим «заряд бодрости», «кофе меня зарядил». Гегель рассуждает о том, что даже если для граждан государство бесполезно, оно все равно стимулирует их к таким взаимодействиям, которые иначе были бы для них обременительны. Когда эти взаимодействия осуществляются, граждане видят их результаты в государственной жизни, в отличие от бытового общения, которое может быть как об стенку горох. Телом государства оказываются граждане, как состав государства, «свод» его деятелей, а душой – законы, принимаемые не просто на разумных основаниях, но, как отмечает Гегель, и с «умными» целями – закон не только должен способствовать оптимальному распределению сил и средств, но и ставить целью умное начало их жизненного использования. Это помогает Гегелю понять идею не просто как образец, идеал для строительства общества, но как цель ума, позволяющую ему оставаться сосредоточенным и не рассыпаться на объективации.