Наука о боли

Все эти ощущения, иногда преувеличенные, подчас фантастические и нередко весьма далекие от истины, имеют важное значение для врача. Они позволяют в ряде случаев (хоть и не всегда) поставить правильный диагноз и назначить соответствующее лечение.

И в искусстве, и в литературе можно найти немало описаний и изображений мучительных болей, вызванных болезнями, пытками, несчастными случаями. Каждый писатель, художник, журналист вносит что-то новое, субъективное в описание боли, находит какие-то особые краски, неожиданные эпитеты, яркие или острые сравнения.

Вероятно, намного расширится эта глава, если мы включим в нее все то, что пишут о боли и орудиях боли газеты, сборники, журналы всего мира. Нет границы человеческой фантазии в изображении болевого синдрома, как и не существует предела дьявольской изощренности в изобретении новых и сверхсовременных методов болевого воздействия. Мы не стремимся вызвать у читателя ужас или душевное страдание описанием пыточных камер, как и не собираемся щекотать ему нервы эффектными репортажами. С древнейших времен до наших дней человечество немало преуспело в умении вызывать самую страшную, непереносимую боль. Все, чем гордится наука и техника, все, что поставлено на службу и пользу человеку,— все это с какой-то неслыханной изобретательностью помогает ввергнуть его в седьмой круг ада, превратить в нечто изломанное, изувеченное, лишенное человеческого достоинства. Вот где на ум приходят слова Фауста: «Какой я бог! Я знаю облик свой. Я червь слепой, я пасынок природы, который пыль глотает пред собой и гибнет под стопою пешехода».

Задолго до наших дней, когда чудесное действие обезболивания еще не было известно, каждая хирургическая операция сопровождалась мучительными страданиями. Медицинские книги, написанные много лет назад, рассказывают о жестоких болях, ни с чем не сравнимых терзаниях у лиц, подвергшихся целительному действию скальпеля хирурга. Если эти боли продолжались несколько дней или недель, вся поверхность тела становилась необычайно чувствительной. Каждое движение, каждое сотрясение, даже случайный солнечный луч, проникший в палату, вызывали приступ судорожных болей.

«Травматическая первичная боль,— писал великий русский хирург Н. И. Пирогов,— или обнаруживается в момент самого сотрясения, исчезает на несколько мгновений с окончанием сотрясения и является потом снова и с большей жестокостью, переходя во вторичную, или она является, когда раненый приходит в сознание после общего сотрясения. И в том, и в другом случае травматическая боль сопровождается иногда чувством невыразимой тоски и томления, проникающего всю душу раненого и соединенного с коротким прерывистым дыханием и обмиранием… Жестокая непрерывная боль у раздражительных людей, и одна, и в соединении с другими душевными аффектами, может причинить нервное истощение, тетанические судороги и смерть » note 1 .

Роже Мартен дю Тар в романе «Семья Тибо» описывает приступ уремических судорог у старика Тибо. «Приступы продолжали учащаться и были так жестоки, что по окончании каждого из них люди, присматривающие за больным, подобно ему самому, окончательно выбивались из сил и почти пассивно следили за его мучениями. Ничего нельзя было поделать. Как только кончались корчи, начинались невралгические боли. Почти каждая точка тела делалась источником мучений, и интервалы между концом одного приступа и началом нового заполнялись сплошным ревом. Мозг несчастного слишком ослабел для того, чтобы он мог сознавать происходящее… Моментами он определенно бредил, но чувствительность его не замирала, и он указывал знаками на те места, где всего сильнее чувствовалась боль…».

В повести ямайского писателя Виктора Рида «Леопард» дана необычайно яркая картина тяжелой и неравной борьбы с нарастающим болевым ощущением у раненого африканского воина — сильного, ловкого и выносливого Небу. «Держась рукой за раненый бок, Небу встал на колени, кровь била из обоих отверстий раны, ибо пуля прошла насквозь. Одной рукой он старался остановить кровь, другой наскреб земли, чтобы замазать рану. Его лицо было бесстрастной маской…». Это было начало боли. Огнестрельное травматическое размозжение тканей, первая болевая реакция. Но прошло несколько дней. «Небу разговаривал с жуком, беспокоившим раненый бок. Жук сидел под кожей и царапался, как леопард на железной крыше. Бок невыносимо зудел. Пуля … оставила под кожей жука, чтобы напоминать о своем посещении…».

В ране развивалось воспаление. Чувство боли еще не сформировалось полностью. Оно еще находилось в стадии зуда, переходящего в расплывчатую, неопределенную боль. В понимании Небу это «была не пуля, а всего лишь жук. В некоторых ранах сидит ревущий лев, некоторые раздирает когтями леопард. В смертельных ранах неистовствуют стада слонов, вырывающих с корнем деревья». Здесь боль только начиналась, подкрадывалась.