Наука о переводе. История и теория с древнейших времен до наших дней

Характеризуя метод работы византийского эрудита, один из его учеников отмечал, что «божественный Хрисолор» старался при передаче иноязычного текста избегать крайностей. С одной стороны, он считал, что буквальное воспроизведение слово в слово может привести только к искажению мысли, содержавшейся в греческом подлиннике. С другой же стороны, передавая последнюю, нельзя допускать утерю своеобразия, присущего греческому языку. В противном случае переводчик рискует изменить своей основной задаче для роли толкователя-экзегета, который в меньшей степени связан с риторической целостностью оригинала.

Традицию, заложенную Мануилом Хрисолором, подхватили другие его соотечественники, подвизавшиеся в различных научных и культурных центрах Европы. Для истории перевода особенно важной оказалась относящаяся к XV столетию деятельность Виссариона Никейского, собравшего вокруг себя многих итальянских гуманистов. Среди переводов Виссариона – сочинения Аристотеля, Феофраста, Ксенофонта, Демосфена и др. Благодарные ученики почтили его память характерной эпитафией: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим».

4. Развитие гуманистического перевода

Начиная с XV столетия удельный вес греко-латинских переводов в системе общей культуры заметно повышается.

Прежде всего это сказывается в творчестве итальянских гуманистов. Так, Леонардо Бруни (1370/74—1444), многие годы бывший канцлером Флорентийской республики и внесший значительный вклад в развитие ренессансной культуры, переводил на латинский язык Аристотеля, Платона, Плутарха, Демосфена, Эсхила. В деятельности выдающегося филолога, доказавшего подложность так называемой «Дарственной грамоты Константина», ссылками на которую папы несколько веков обосновывали свои притязания на светскую власть, Лоренцо Валлы (1405/1407—1457) выделяется перевод греческих историков Фукидида и Геродота. Поэт и ученый Анджело Амброзини (Полициано) (1454–1494), также уделявший много внимания филологической критике античных авторов, создал латинскую версию гомеровской «Илиады» и перевел ряд произведений греческих прозаиков.

Не менее блестящие имена представляют ренессансную традицию греко-латинских переводов и за пределами Италии. Литературное наследие крупнейшего английского гуманиста, создателя знаменитой «Утопии» Томаса Мора (1478–1535) включает воссоздание на латинском языке поэтов так называемой греческой антологии, составленной в XIV в. византийским монахом Максимом Планудом, и перевод диалогов Лукиана; прославленный творец «Похвалы глупости» Эразм Роттердамский (1469–1536) также перевел некоторые диалоги Лукиана, трагедии Еврипида, сочинения Галена. Этот список легко продолжить.

Обращает на себя внимание одно чрезвычайно важное обстоятельство. Многие из произведений античных авторов, переводившиеся гуманистами, не только уже были переведены в предыдущую эпоху, но и – как, например, творения Аристотеля – считались в глазах представителей средневековой схоластики высшим авторитетом. Но, пожалуй, именно в подобных случаях особенно наглядно ощущается справедливость английского изречения: «Duo cum faciunt idem, non est idem» («Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же»).

Прежде всего вспомним, что подавляющее большинство средневековых латинских версий произведений античных мыслителей носило, если можно так выразиться, косвенный характер, т. е. выполнялись они не с оригиналов, а с переводов же (в первую очередь арабских). Естественно, никакой адекватности, хотя бы в плане содержания, не говоря уже о присущей оригиналу форме выражения и особенностях стиля, речи быть не могло. Для деятелей эпохи Возрождения, чьим девизом стал известный лозунг «Ad fontes» («К источникам»), отказ от подобного метода передачи классического наследия представлялся первым шагом, знаменовавшим разрыв со схоластикой. Этот аспект переводческой деятельности ренессансных авторов отчетливо сформулировал упомянутый выше Леонардо Бруни: «Ибо когда я увидел, что книги Аристотеля, написанные на греческом языке изящнейшим стилем, по вине плохого переводчика доведены до смешной нелепости, и что, помимо этого, в самих вещах, и притом в высшей степени важных, много ошибочного, я взял на себя труд перевести их заново»[45].