Наука Плоского Мира II: Земной шар

Брута смотрит на омнианство намного проще — он видит в нем то, чем человек живет. Ворбис показывает Бруте свой новый инструмент — железную черепаху, на которой распластанный человек поджаривается огнем внутренней топки. Пока железо нагревалось, у еретика было предостаточно времени, чтобы поразмыслить о своих заблуждениях. Брута внезапно осознает свое будущее: первой жертвой черепахи станет он сам. И в надлежащее время он оказывается прикованным к неприятно горячей массе железа, а Ворбис со злорадством наблюдает за ним. Но вмешательство Великого Бога Ома, вырвавшегося из когтей орла, все меняет.

«Один или двое человек, внимательно наблюдавших за Ворбисом, потом рассказывали, что времени хватило ровно на то, чтобы изменилось выражение его лица, прежде чем два фунта черепахи, несущейся со скоростью три метра в секунду, ударили его точно промеж глаз.

Это было настоящее откровение.

И оно не прошло бесследно для собравшихся на площади людей. Для начала, они тут же всем сердцем уверовали».

Теперь Великий Бог Ом стал по-настоящему великим. Он воспаряет нам храмом в виде клубящегося облака, в котором появляются переплетенные друг с другом образы людей с орлиными головами, быков и золотых рогов. Четыре огненных молнии, ударив из облака, разрывают цепи, которыми Брута был прикован к железной черепахе. Великий Бог объявляет Бруту Пророком Пророков.

Великий Бог предоставляет Бруте право выбора Заповедей. Но Пророк отказывается: «Нужно всегда поступать так, как правильно, а не так, как велят боги. В следующий раз боги могут сказать что-нибудь другое». И тогда он говорит Ому, что никаких Заповедей не будет, пока бог сам не согласится их исполнять.

Для бога это необычная мысль.

В «Мелких богах» сказано немало мудрых слов о религии и вере; а еще эта книга пытается донести до нас мысль о том, что инквизиторы по-своему верят в то, что поступают правильно. В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» есть эпизод, в котором Великий Инквизитор, встретившись с Иисусом Христом, объясняет свою точку зрения — в том числе и причину, по которой обновленное послание Христа о вселенской любви пришлось на самый неподходящий момент истории и не принесет ничего, кроме бед. Точно так же явление настоящего пророка Бруты пришлось не по душе дьякону Ворбису.

Философия, которой инквизиторы оправдывали свои поступки, была довольно сложной. Цель пыток была очевидна — спасти грешника от вечной погибели. Адские мучения намного хуже любых пыток, которые могут устроить земные инквизиторы, не говоря уже о том, что продолжаться они будут до скончания веков. И, разумеется, любые средства оправданы, когда на кону стоит спасение несчастной души от уничтожения. Таким образом, инквизиторы верили в то, что поступают правомерно и в полном согласии с принципами Христианства. Бездействуя, они могли подвергнуть грешника опасности ужасных адских мучений.

Хорошо, но что если они ошибались? В этом и состоит сложность. Они были не вполне уверены насчет своего места в религии. Каким правилам нужно следовать? Будут ли инквизиторы гореть в аду, если не смогут обратить в свою веру хотя бы одного грешника? Или даже одного обращенного достаточно, чтобы заслужить себе место на Небесах? Инквизиторы считали, что причиняя боль и страдания, они, не знающие этих правил, ставили под угрозу свои собственные смертные души. Ведь если они ошибаются, то именно их ждет вечность в адском огне. И все же они были готовы пойти на столь огромный духовный риск и взять на себя всю ответственность за свои поступки, если их убеждения окажутся ошибочными. Заметьте, насколько велико было их великодушие — даже в те минуты, когда они сжигали людей живьем или отрубали им конечности раскаленными ножами…

Здесь явно что-то не так. У Достоевского проблема повествования решается благодаря тому, что Христос поступает согласно собственным учениям — он целует Инквизитора. В некотором смысле это и есть ответ, однако наших аналитических инстинктов он не удовлетворяет. В позиции инквизиторов есть один логический изъян — где же они ошиблись?

Все очень просто. Инквизиторы задумывались о том, что случится, если вера в справедливость их поступков окажется ложной — но не выходя за рамки своей религии. Они не спрашивали себя, кем окажутся, если их религия — всего лишь заблуждение, и нет ни Ада, ни вечного осуждения, ни нескончаемых мучений. Потому что тогда все их рассуждения рассыпались бы в прах.