Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

Королева влепила ему пощечину. Сундук толкнул ее сзади. Он не совсем понимал, что между ними происходило. Люди иногда вели себя таким образом, что их действия можно было истолковать неверно.

– Как думаешь, я могу дать тебе кое-что получше картошки? – продолжала она.

Ринсвинд озадаченно посмотрел на нее.

– Мы говорим о картошке со сметаной с чесноком? – спросил он.

Что-то выпало из мантии Ринсвинда, когда он неловко пошевелился. Королева тут же это подняла.

– Что это? – спросила она. – Тут все исписано!

– Это просто сценарий, – сказал Ринсвинд, у которого картошка все еще не вышла из головы. – Как бы сюжет спектакля, – добавил он. – Так, пустяки. Про то, как все сходят с ума, убивают друг друга и все такое. А еще про светлячка.

– Мне он знаком! Он из будущего этого мира. Зачем ты его с собой носишь? Что в нем такого особенного? Там что, есть что-то про картошку?

Она пробежалась по страницам, будто успевала читать.

– Должно быть, это что-то важное, – со злостью проговорила она. А потом исчезла.

На пол упал один-единственный листок.

Ринсвинд нагнулся и поднял его. А затем резко прокричал в пустой воздух:

– Значит, на упаковку чипсов я могу не рассчитывать?

Глава 26 Ложь для шимпанзе

Главное качество экстеллекта состоит в способности делать выводы о том, что происходит в голове другого человека, а также строить догадки о том, каким мир выглядит с его точки зрения. Собственно, именно этим сейчас занимается королева, в то время как Ринсвинд пытается это предотвратить. Мы не умеем делать подобные выводы с той же точностью, что и она, – иначе это называлось бы телепатией, – а телепатия практически наверняка невозможна, поскольку каждый мозг работает на своей волне и, как следствие, по-своему воспринимает мир. Но мы эволюционировали и научились довольно сносно это угадывать.

Способность проникать в головы других людей имеет множество положительных сторон. Одна из них состоит в том, что мы узнаём других именно как людей, а не как бездушных роботов. Мы узнаём, что у них есть разум, что они видят мир таким же реальным и живым, как видим мы сами, – однако некоторые вещи они могут воспринимать иначе, чем их воспринимаем мы. Когда разумные существа хотят ужиться друг с другом, не имея разногласий, им важно сознавать, что другие представители вашего вида имеют свои внутренние миры, которые управляют их действиями точно так же, как ваши управляются вашим внутренним миром.

Когда вы представляете себя кем-то другим, истории обретают новое измерение. Вы можете отождествлять себя с главным героем и косвенно жить в другом мире. В этом кроется притягательность художественной литературы: вам не нужно подниматься с кресла, чтобы стать капитаном подводной лодки или шпионом, выслеживающим врага.

По этой же причине мы любим и театр – только здесь существуют реальные люди, с которыми мы можем себя отождествлять, – люди, играющие выдуманные роли. Актеры и актрисы. А они, в свою очередь, еще глубже проникают в разум других людей, в разум своих персонажей – Макбета, второй ведьмы, Оберона, Титании, Мотка.

Откуда эта способность у нас взялась? Как водится, она возникла благодаря комплицитности между внутренней способностью мозга обрабатывать сигналы и внешним культурным давлением. Она появилась в процессе эволюционной гонки вооружений, главным оружием в которой была ложь.

Эта история начинается с развития языка. Когда мозги протолюдей претерпели эволюцию и увеличились в размерах, в них появилось место для выполнения задач новых типов. Примитивные мычание и жесты стали упорядочиваться в более-менее систематические коды, способные отражать важные для этих людей аспекты окружающего мира. Такое сложное понятие, как, например, «собака», теперь ассоциировалось с определенным звуком. Благодаря установленным культурным условностям каждый, кто слышал этот звук, представлял себе образ собаки – этот звук был чем-то большим, чем прежде. Если вы попробуете послушать кого-то, кто разговаривает на знакомом вам языке, прислушиваясь только к звукам и стараясь не обращать внимания на значения слов, то быстро придете к выводу, что это практически невозможно. Речь на языке, не похожем ни на один из тех, которыми вы владеете, покажется вам бессмысленной тарабарщиной. Она содержит даже меньше смысла, чем кошачье «мяу».