Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

Поэтому стоит задуматься над тем, действительно ли мы знаем, что чувствуют собаки. В 1974 году философ Томас Нагель опубликовал в журнале «Философское обозрение» свою знаменитую статью «Каково быть летучей мышью?», посвященную как раз этому вопросу. Мы можем вообразить, каково быть человеком, который ведет себя – по крайней мере, внешне – как летучая мышь, но понятия не имеем, насколько это похоже на бытность настоящей летучей мышью, и едва ли людской разум вообще в состоянии это постичь.

Летучих мышей мы в любом случае понимаем неправильно. Как известно, они используют эхолокацию для восприятия окружающей среды – аналогично подводным лодкам, использующим сонар. И летучие мыши, и подводные лодки излучают сильные звуковые импульсы и прислушиваются к возникающему в ответ эху. На основе этого эха они могут «вычислять», от чего может отражаться такой звук. Естественно, мы предполагаем, что летучая мышь реагирует на эхо точно так же, как это делали бы мы сами – то есть слушает его. Естественно, мы ожидаем, что квалиа эхолокации летучих мышей похожи на человеческие квалиа, вызванные звуковыми образами, наиболее ярким примером которых служит музыка. То есть представляем, будто летучие мыши летают под аккомпанемент невероятно быстрых ритмов бонго.

Но едва ли эта аналогия правдива. Эхолокация – это основное чувство летучей мыши, поэтому среди чувств человека ей «корректно» соответствует не слух, а зрение. На обложке номера журнала «Природа» за август 1993 года изображена летучая мышь, а подпись гласит: «Как летучие мыши видят ушами». Это отсылает нас к технической статье Стивена Дира, Джеймса Симмонса и Джонатана Фритца, которые открыли, что нейроны в части мозга летучей мыши, отвечающей за обработку эха, связаны практически так же, что и нейроны в зрительной коре человека. С точки зрения архитектуры нейронной сети это дает веские основания полагать, что мозг летучей мыши использует эхо, чтобы выстраивать изображение окружающей среды. Современные подлодки аналогичным образом используют компьютеры, чтобы превращать полученные эхо в трехмерную карту окружающей воды. В «Вымыслах реальности» мы развили эту тему и отчасти ответили на вопрос Нагеля:

«[В действительности] летучие мыши видят ушами, и их сонарные квалиа могут напоминать наши зрительные квалиа. Интенсивность звука может восприниматься ими как «яркость» и так далее. Вероятно, сонарные квалиа «видят» мир черно-белым с оттенками серого, но также способны улавливать более тонкие характеристики звуковых отражений и передавать их в виде ярких образов. Ближайшая человеческая аналогия – это текстуры, которые мы осязаем, а летучие мыши слышат. Мягкие объекты, например, отражают звук хуже твердых. Следовательно, летучие мыши хорошо «видят» и текстурованный звук. Если это правда – эту аналогию мы приводим лишь как грубый пример для понимания общей идеи, – сонарные квалиа мягких поверхностей могут выглядеть «зелеными» в мозгу летучей мыши, твердых – красными, жидких – цветом, который могут различать только пчелы, и так далее…»

В Круглом мире об этом можно лишь догадываться, основываясь на аналогиях архитектуры нейронной сети. В Плоском мире ведьмы знают, каково быть летучей мышью, собакой или жуком. Вервольф Ангва обоняет цвета, что весьма близко с нашему предположению о летучих мышах, слышащих в виде изображений и «видящих» текстуры. Но даже в Плоском мире ведьмы не ощущают на самом деле, каково быть летучей мышью. Они ощущают, каково быть человеком, «заимствующим» органы чувств и нейронные сети летучей мыши. Очевидно, летучая мышь, в чьем сознании не копается ведьма, чувствует себя совсем по-другому.

Хоть мы и не знаем наверняка, каково это быть животным или другим человеком, но попытки это представить бывают довольно полезными. Как мы уже говорили, здесь имеет место эмпатия, то есть способность ставить себя на место другого. Мы уже убедились в социальной важности этого навыка, как и в том, что если применить его иным образом и с иной целью, можно уличать других во лжи. Поставив себя на его место, мы поймем, что его слова не соответствуют тому, что, как нам кажется, он думает, и будем иметь все основания подозревать, что он лжет.

Слово «ложь» имеет отрицательный оттенок, и вполне заслуженно, но то, о чем мы сейчас говорим, может носить как конструктивный, так и деструктивный характер. Для целей настоящей дискуссии примем за ложь все, что противоположно истине, – хотя нам отнюдь не ясно, что такое «истина» и обязательно ли она должна быть единственной. Когда два человека спорят, ни они, ни кто-либо другой не могут точно выяснить суть дела. Наши мысли затуманены нашим же восприятием. Это неизбежно, ведь наше ощущение «реальности» складывается из обработанных разумом ощущений, полученных от органов чувств – подогнанных, отрегулированных, искаженных интерпретациями разных участков мозга и дополненных фоном. Мы никогда не знаем, что действительно нас окружает. Мы знаем лишь то, что наш разум выстраивает из того, что ему передают глаза, уши и пальцы.