Наука побеждать

В кромешной тьме, царившей в коридоре — если не считать пары освещённых саженей — слитный залп нескольких десятков мушкетов показался мне каким-то совершенно жутким. Вспышки выстрелов представились мне глазами ужасных тварей, выглянувших на мгновение из Бездны и пронзивших мою душу до самых её основ. Я моргнул, тряхнул головой, отгоняя наваждение, и с некоторым опозданием нажал на курок «Гастинн-Ренетта».

— Hincar la rodilla! — уже во весь голос, окончательно избавляясь от жуткого наважденья, скомандовал я. Заставлять солдат падать лицом в гранит пола, я не стал, в общем-то, я был уверен, что ошеломлённый враг из-за баррикады не попадёт и в стоячих, но рисковать зазря тоже не следует.

Ответный залп, как я и рассчитывал, оказался крайне неточным. Свинцовые пули просвистели над головами солдат и паладинов, так и продолжавших стоять, расплющились о стены и потолок, высекли искры, однако никакого вреда никому не причинили.

— Молодец, Суворов! — крикнул мне гроссмейстер. — Христос с тобою, хоть и православный ортодокс! Conmigo, hermanos!

И паладины рванулись вперёд, через полосу света, прямо на невидимую баррикаду, откуда через несколько секунд донеслись звуки резни. Я не спешил туда со своими солдатами, нечего им делать в рукопашной схватке, даже заведомо выигрышной. Пусть паладины врагу горло режут — они огнестрельного оружия гнушаются. А мои люди пускай пока мушкеты зарядят.

— А ты не спешил, сын мой, — сказал мне лорд Томазо, когда я привёл-таки своих людей к баррикаде. По дороге мы затушили все факелы, не слишком уютно я себя чувствовал на световом пятне.

— Мои люди заряжали мушкеты, — ответил на это я. — Мы всё же стрелки, а рукопашная схватка — ваша стихия, падре.

— Будьте готовы прикрыть нас огнём, — бросил лорд Томазо и скомандовал паладинам идти дальше.

Баррикада, за которой укрывались немцы, оказалась небольшой и примитивной. Несколько столов и дверей, сваленных боком. Они были не слишком хорошей защитой от пуль, да и паладинов остановить не смогли. Мы быстро растащили её и поспешили догонять паладинов, успевших оторваться от нас. Никакого понятия о боевом марше!

А вот дальше противник закрепился более основательно. Следующая баррикада могла бы стать для нас непреодолимым препятствием, особенно после первой засады. Мы несколько десятков саженей прошли по освещённому пространству, враг не стал устраивать засад и новую баррикаду мы увидели заблаговременно, равно как и враг нас. Из-за сложенной мебели торчали стволы мушкетов. Судя по всему, врагов там засело около полусотни.

И тут, совершенно неожиданно для меня, сержант-майор Альдонсо решил погеройствовать. И я не успел его остановить! Никогда себе не прощу!

— SecciСn, conmigo! — крикнул он, вскидывая шпагу и первым бросаясь на баррикаду.

— Куда?! — попытался остановить его я. — Стоять! Отставить! — Диего, к моему удивлению, уставился на меня, будто не понимал, что я говорю. Только потом я понял, что отдавал команды по-русски, совершенно забывшись от негодования. — Идиот! Стой! Взвод, отставить! — опомнившись, перешёл я на французский. Диего быстро перевёл мои слова солдатам. Но было поздно.

Взвод Дон Кихота не отстал от своего резвого командира. Немцы дали по ним залп практически в упор. Пули косили солдат — и уже через мгновение каменный пол оказался, буквально, устлан телами.

— Будь ты проклят! — крикнул я в ярости, а затем, позабыв обо всём, скомандовал, выхватив шпагу. — За мной, ополченцы!

Мы опередили несколько замешкавшихся из-за тяжёлых кирас паладинов, подбежали к баррикаде и дали залп по немцам, не успевшим, естественно, зарядить мушкеты. А затем пошли в рукопашную, даже не примкнув штыков. Я всадил пулю из «Гастинн-Ренетта» в лицо офицеру с серебряными молниями на петлицах, а затем вскарабкался на какой-то комод и обрушил шпагу на голову ближайшего немца. Тяжёлый клинок без труда разрубил фуражную шапку, в которых щеголяли наши враги, и раскроил вражий череп. Солдаты последовали за мной, нанося удары прикладами мушкетов. Паладины догнали нас и присоединились к бою. Их мечи очень быстро очистили баррикаду от немцев, а когда последний из них был убит, лорд Томазо ухватил меня за плечи и выкрикнул:

— Славный ты воин, Суворов! Anima Christi, редко встретишь воина лучше!

Залитый вражьей кровью, с воистину — Господи, прости — демонической улыбкой, со шпагой в руке, лорд Томазо был куда больше похож на человека, нежели раньше, в отутюженном мундире, на паркете Уэльвской ратуши. Да и речь его сильно изменилась, куда делась велеречивость святого отца, откуда взялись человеческие нотки — яростная радость победителя, кровавое дикарское веселье, даже по латыни лорд Томазо стал говорить совершенно иначе.

— Вперёд! — скомандовал гроссмейстер. — Мы должны покончить с этими немцами!

Мы вновь выстроились прежним порядком. Паладины впереди, мои ополченцы — за ними. И двинулись вперёд.

Эта баррикада оказалась последним рубежом. За нею лежал главный зал донжона.