Наука под гнетом российской истории

И вдруг молодой (всего 54 года) Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев на том же апрельском пленуме при-звал весь советский народ “н'aчать перестройку” своей жизни. Что это такое? – никто толком не понимал. Как позднее выяснилось, не понимал этого и Горбачев. Но слово вылетело. Его подхватили, услужливо разнесли по всем углам и весям, и машина перестройки нехотя тронулась в путь…

Начал Горбачев с того, что лежало на поверхности – с гласности. Конечно, развязать людям языки, снять с них страх за вылетевшее ненароком слово было необходимо, без этого казалось невозможным сделать ни одного шага в сторону от проторенной генеральной линии. Но самое простое решение, как это чаще всего и бывает, оказывается далеко не самым лучшим. Гласность, как тогда думалось, – это необходимое условие открытости общества, она раскрепостит общественное сознание и сделает наиболее активную часть населения деятельными помощниками партии в ее благом начинании. Но не учел Горбачев того простого резона, что за десятилетия господства в стране примитивных истин бездарного ленинизма именно наиболее деятельная часть общества все и так прекрасно понимала, она уже давно в своем так называе-мом общественном сознании все расставила по местам, а сковывавшая ее разум броня страха уже давно была разбита.

В итоге: выпустив из клетки весьма опасную для России птичку – гласность, он уже вскоре понял, что совершил роковую для своей политики ошибку, ибо эта милая птичка ему же выклюет глаза и он потеряет все видимые ранее ориентиры. Не мог же он не знать, что гласность, являющаяся всего лишь эмбрионом подлинной свободы слова, не должна опережать вызревание других демократических институтов, а развитие только гласности неизбежно переключит стрелку перестройки с практических дел на словесную разнузданность; к тому же не улучшая повседневную жизнь людей и одновременно разрешив легальное существование оппозиции, он, сам того не желая, день ото дня множил ряды своих активных противников.

Горбачев верил сам в нерушимость социалистической системы и наивно полагал, что той же веры придерживаются и его коллеги по руководству КПСС, в частности те, кто представлял в ЦК так называемые республиканские партийные элиты. Но те уже давно ни во что такое не верили, они лишь жаждали реальной, не подконтрольной Кремлю, власти в своих вотчинах и де-лали все от них зависящее, чтобы кремлевские вожжи поослабли. Когда Горбачев понял какие дикие силы разбудил своей перестройкой, он стал всячески тормозить процесс, но тот уже “угл'yбился”, а, набрав достаточную инерцию, в августе 1991 го-да смел с исторической арены “руководящую и направляющую силу советского общества”, а заодно и разогнал по своим национальным квартирам это самое общество.

Россия вступила в новую фазу своей истории, ранее невиданную и непредсказуемую. Из обжитой и привычной политической казармы история России ушла в демократическую самоволку и один Бог ведает, чего она там натворит.

Вечная беда российского исторического процесса в том, что никак не удается синхронизировать политические новации и экономические свободы, да к тому же во время уравновесить эти системы необходимой мерой социальной защищенности граждан. Подобная разбалансированность неизбежно приводила не к плавному развитию, а к резкому расслоению общества и социальным взрывам. Отсюда и чисто российские парадоксы исторического процесса: либеральная русская интеллигенция конца XIX – начала XX века протрассировала путь к свободе и… рухнула в невиданное рабство; Ленин увлек Россию в утопию, залив страну кровью, и… был провозглашен одним из величайших политиков всех времен; Сталин слепо и преданно шел по указанному Лениным пути, истребив десятки миллионов советских людей, и… стал подлинным кумиром и божеством в глазах нетронутых; Хрущев все силы употребил на сокращение партийного и государственного аппарата и… тот разбух до невероятия и пожрал его; Горбачев пытался реанимировать партийный труп, влить свежую кровь в социалистическую идею и удержать на гнилых веревках разваливающуюся империю и… те рухнули, придавив заодно и Горбачева [511].

В.С. Соловьев как-то заметил, что нельзя доказать неправду социализма, надо признать правду социализма и преодолеть его. Так сказать, доказать эту политическую теорему методом от противного. Не возражал против подобной постановки вопроса и Н.А. Бердяев: уж коли коммунистический вирус уг-нездился в мозгу людей, его можно только “преодолеть”, т.е. дать ему возможность истребить самого себя [512]. “Правду социализма” мы как будто преодолели и до сих пор не знаем – за какую правду браться теперь.