Наука расставаний

По-моему, у меня опять было что-то вроде легкого обморока. Это, конечно, пройдет, пройдет, надо только подождать несколько месяцев. И тогда это забудется как бы само собой. Просто выяснилось, что я, оказывается, не могу жить в этом городе. Оказывается, мы с тобой здесь были практически всюду. Куда бы я ни пошел, оказывается, что мы с тобой здесь уже были. Я даже помню, как ты на меня смотрела в том или ином случае, что ты сказала и даже с какими именно интонациями. Удивительно, как все это отпечаталось в памяти. У Румянцевского садика, например, ты мне рассказывала, как чуть не утонула когда-то в детстве: нырнула неудачно, открыла глаза, а все вокруг - какое-то бледно-зеленое. Как выбираться отсюда? Где верх, где низ? Я испугался тогда вот утонула бы, и мы бы уже никогда не встретились. Ты представляешь, мы бы уже никогда не встретились? А на Сенной ты мне однажды жаловалась на своего Ярослава. С чего это, кстати, все забываю спросить, у него имя такое? Что он у тебя какой-то угрюмый, неразговорчивый, нудноватый какой-то, упрямый. Если уж решит что-нибудь, ни за что не отступит. Я, между прочим, тогда впервые сообразил, что ты - тоже взрослая. Вид-то у тебя, будто ты даже и не целовалась ни разу. А когда семнадцать этих проклятых дней назад я, как сумасшедший, пытался тебя догнать и мчался по Тринадцатой линии, неожиданно вспомнил, что именно здесь ты мне рассказывала, как расставалась со своим первым мужем. Это было у нас самое начало знакомства. Я тогда еще чувствовал себя не очень уверенно и пытался, осторожненько так, навешать тебе на уши всякой лапши: что я и талантливый, и книг много читал, и остроумный, и что происшествия со мной были всякие, серьезные и смешные. Обычная такая лапша, которую вешают на уши. Заодно, кстати, поинтересовался: а как ты рассталась со своим первым мужем? Я-то не имел в виду ничего такого, просто поддержать разговор, чтобы не возникло мучительного молчания. Нет ничего хуже такого мучительного молчания. А ты на меня посмотрела, по-моему, снисходительно и спокойно так объяснила: ну, я ему - выставила вещички... У меня тогда даже сердце ничуть не дрогнуло. Никаких опасений, тревоги, никаких даже самых слабых предчувствий. Выставила и выставила. Значит, так было надо. А теперь ты мне самому "выставила вещички"...

У меня действительно было что-то наподобие обморока. Даже сообразить не могу, как я просуществовал эти семнадцать дней. Однако если сижу вот перед тобой, значит как-то просуществовал. Прыщами не покрылся, как видишь, и волосы у меня тоже не выпали. Правда, перессорился за это время с кем только мог. На жену из-за какой-то ерунды накричал, потом неделю не разговаривали, Ангелину так отругал за что-то - она, бедная, разревелась. Потом тоже почти неделю не разговаривали. Даже с Фосгеном, знаешь, как-то нехорошо поругался. До этого просто спорили, а тут - слово за слово наговорили друг другу черт-те чего. Правда, Фосген тоже хорош: потребовал, чтобы я не поставил в четверти ни одной тройки. Меньше четверки у них, оказывается, нельзя ставить. Я ему объясняю, что - не годовая оценка, в конце концов, и тем более не аттестат. Тройка в четверти - это просто сигнал, что с данным предметом следует поработать. Завышать оценку - значит, дезориентировать ученика. Ну поставлю ему четверку, но знает-то он все равно на три с минусом. Ему самому потом будет хуже. И вот знаешь, не объяснить Фосгену такие очевидные вещи. Уперся, извини, как баран, побагровел весь, глаза - сверкают. Если хоть одна тройка будет, значит, придется расстаться. И таким тоном, знаешь, прямо - начальник. Почти полтора часа с ним проспорили без всякого толка.