Наука страсти

— Я знала, что она… думала, что, может быть… — Эмили закусила губу. — Эшленд прав, верно? Вы спланировали все это с самого начала!

Олимпия широко развел руками.

— Зависит от того, что ты называешь началом. Я всегда особенно внимательно следил за политическими событиями в твоей стране, моя дорогая, поскольку имел там такие близкие родственные интересы. Регулярная кончина ваших мачех разбудила во мне определенные подозрения.

— Вы считаете, что их всех убили?

Олимпия пожал плечами:

— У меня нет доказательств. И все-таки в Европе существует некая подпольная организация, пылкие анархисты, стремящиеся уничтожить сначала всех монархов континента, а затем и правительства.

Сердце Эшленда пропустило удар.

— Вы думаете, это работа «Свободной крови»?

— Как вам известно, не существует более эффективного катализатора политической нестабильности, чем государство без законного наследника.

Эмили побелела.

— И мою мать тоже?

Эшленд проницательным взглядом следил за Олимпией.

— Но что-то у вас имеется.

Олимпия вышел из-за стола и подошел к шкафчику у стены, откуда извлек простую серебряную чашку и протянул ее Эмили.

Она покрутила чашку в руках и прошептала:

— Герб Хольстайна.

— Ее переслала мне мисс Динглеби. Нашла на прикроватном столике твоей третьей мачехи в ночь перед тем, как твой сводный брат родился мертвым. Химический анализ показал, что в остатках содержалось мощное и особенно токсичное абортивное средство.

— Боже праведный.

— Нельзя не отметить, что все жены вашего дорогого отца умерли в родах, производя на свет мертворожденных младенцев.

Взмахнув полами своего превосходного сюртука, Олимпия снова сел за стол.

Эмили все еще смотрела на чашку. Ее длинные пальцы, державшие тусклое серебро, дрожали, губы выделялись на белом лице кроваво-красным пятном. При виде ее горя грудь Эшленда сжалась, дыхание перехватило.

— Почему вы ничего не говорили раньше? — спросила Эмили.

Эшленд скрестил на груди руки, пытаясь сохранить хладнокровие.

— Потому что подобного рода информацию лучше придерживать до момента, когда нужно будет ударить. Правильно, Олимпия?

— Верно. А с мисс Динглеби вы находились в надежных руках. Сейчас она занимается расследованием по своим каналам. Видишь ли, мы получили твое сообщение, и оно только подтвердило наши страхи.

— Какие страхи? — спросила Эмили.

— Что кто-то сует нос в наше расследование. И кто-то обнаружил, где мы тебя спрятали.

— Преуспели там, где я провалился, — отрывисто бросил Эшленд и снова взглянул на Эмили. Он то и дело исподтишка кидал на нее взгляды, пока они тряслись в поезде до Лондона, в кебе от станции до Парк-лейн, но ее тайна оставалась от него скрытой. Его мозг, натренированный принимать любую, самую удивительную, информацию и действовать без колебаний, не мог воспринять это. И дело не только в том, что Эмили — это Гримсби. Он всегда чувствовал странную нежность к учителю, что, слава богу, все-таки демонстрировало своего рода подсознательное угадывание ее истинной натуры. Дело в том, что Гримсби был Эмили, пропавшей германской принцессой, блистательной и неприкасаемой. За весь день Эшленд едва сказал ей хоть слово. Он не знал, то ли удушить ее за обман, то ли заняться с ней страстной любовью, потому что наконец-то она предстала перед ним без маски, то ли просто смотреть на нее с тоской и благоговением.

И, как обычно, укрылся за молчанием.

— Не вините себя, молодой человек, — заявил Олимпия. — Дай я хоть малейший намек, вы бы моментально разоблачили ее. В любом случае теперь нам выпала благоприятнейшая возможность.

Как всегда, добродушное лицо Олимпии не выдавало его мыслей. Но Эшленд учился своему ремеслу именно у герцога. Эшленд услышал слова «благоприятная возможность» и сразу же понял, что они означают.

— Нет, — отрезал он. — Эмили вы рисковать не будете.

Плечи Олимпии, обтянутые превосходно сшитым сюртуком, едва заметно распрямились. Он, не моргнув глазом, посмотрел на Эшленда.

— Эмили, дорогая моя, будь так добра, позволь мне несколько минут побеседовать с нашим другом, герцогом Эшлендом, с глазу на глаз.

— Не позволю.

— Я так и подумал. — Он продолжал смотреть прямо на Эшленда, мрачно и холодно. — В таком случае прости мне мою прямоту, но я должен поинтересоваться, что именно дает герцогу право так решительно действовать от твоего имени.

— Я отвечу с той же прямотой, сэр. Ваша племянница — моя нареченная невеста.

Эмили взвилась с кресла.

— Это неправда!

— Разве? — Олимпия наконец-то посмотрел на нее, и на этот раз в уголках его глаз собрались морщинки. — В этом вопросе вряд ли могут возникнуть сомнения. Вы либо помолвлены, либо нет.

— Я связан с ней честью. Я женюсь на ней.

— Чепуха, — отрезала Эмили. — Между нами не существует никаких обязательств. В особенности теперь, когда все изменилось.

— Не согласен. Ничего существенного не изменилось. — Эшленд обратился к Олимпии: — Начать с того, что я ее скомпрометировал.

— Так-так, — поцокал языком Олимпия.

— Во-вторых, есть вероятность, что она носит моего ребенка.

— Как потрясающе. Это правда, моя дорогая? Такое возможно?