После краткой речи перед строем Деникин повернулся к генералу Маркову и тоже сказал небольшую речь:
— Дорогой Сергей Леонидович, благодарю вас за блестяще проведённую операцию и за мужество в схватке с бронепоездом!
Можно было заметить, что Марков как-то странно отнёсся к похвале командующего. Неужели смутился, как юнкер перед строем? Или что-то не понравилось?
— Ваше превосходительство, — ответил Марков сразу же. — Это не я, а они, — и указал на артиллеристов, стоявших на левом фланге. — Сегодня день артиллеристов.
Деникин попросил выйти из строя подполковника Миончинского и ему выразил особую благодарность за действия батареи.
— Значит, не отдадут нас под суд, — шепнул Савёлов.
— Да он и не собирался, — ответил Бахманов. — Если нас под суд, то кто же будет большевиков бить?
На этом церемония закончилась. Командующий со штабом направился вперёд. Марков поскакал обратно в станицу — там ещё оставались черкесы-кавалеристы. Полк повёл Тимановский. Вперёд, в неизвестное будущее.
Проснулся Мушкаев на закате. Утомлённая Анюта спала рядом. Вскочил, быстро оделся, схватил винтовку. Анна пыталась предложить какую-то еду, он отказался, поцеловал подругу и бросился бежать. Она что-то кричала вслед. Он не прислушивался — теперь его могут и под суд отдать. Станичные мальчишки кричали; «Дяденька офицер, ваши ушли к Дятьковской! Генерал впереди на лошади...»
Мушкаев выбежал на центральную улицу и увидел ещё двух офицеров, спешащих туда, где днём отдыхал полк и впереди виднелась группа. Из переулка возник прапорщик Гольдшмидт, присоединился к бегущим. На дороге за станицей вытянулась целая вереница из таких группок опоздавших. Быстрым шагом они двигались за полком.
Всех напугал конский топот, донёсшийся сзади. Неужели красные? Трудно было разглядеть — слепило закатное солнце. Появилась знаменитая папаха. Марков! Не страшнее ли он, чем красные? Ведь отставшие, проспавшие, прогулявшие — это почти дезертиры. Спешно собрались все вместе, и кто-то предложил: «Господа, давайте станем во фронт». Быстро построились. Увидев шеренгу офицеров, генерал остановил лошадь и... приветливо улыбнулся, поздоровался:
— Здравствуйте, друзья мои.
Марков поскакал дальше, сопровождаемый черкесами, офицеры двинулись вслед, успокоившиеся и в то же время возбуждённые. Они говорили:
— Нам посчастливилось, что нами командует Марков!
— Такого генерала больше нет.
— Только он мог решиться на подвиг у переезда: один против бронепоезда.
— И сейчас нам, провинившимся, никакого выговора.
— Наш настоящий генерал! Ура Маркову!
НЕ ДЛЯ НЕГО ВЕСНА
Дух весенних перемен витал над собравшимися на военный совет в Дятьковской. Новый командующий собрал человек тридцать, сидели несколько часов. Расцветающие черешни и яблони дразнящее заглядывали в открытые окна, как резвящиеся девушки, сочувственно смеющиеся над серьёзными мужчинами, занятыми ненужными делами.
Во главе стола — Алексеев, Деникин, Романовский; на втором плане командиры бригад: Марков, Богаевский, Эрдели. Конечно, главное, что должен был решить Совет, — это куда идти? Никто бы, наверное, не поверил, что генерала Маркова такой вопрос почти не интересовал. Он знал, что армия пойдёт, куда надо: на Дон или на Кубань. Поскольку Кубань рядом, а о том, что делается на Дону, никто не знает. Не ради этого собралось столько людей. Военный совет — первый шаг Деникина к созданию другой, новой армии. Чтобы все постепенно начинали понимать: именно он командующий, и он всё изменит, как сочтёт целесообразным.
Что-то должен Деникин сказать о генерале Маркове. Прямо или намекнуть. Здороваясь, посмотрел на него усталым озабоченным хозяином — столько, мол, дел, что не до дружеских улыбок. Марков мог держать пари, что на совете таких поздравлений и благодарностей, как накануне в Медведовской, от Антона Ивановича не услышишь. Его взгляд напоминал что-то недавнее, неприятное. Не так ли стал смотреть на него Корнилов после Ледяного похода? В первый день тоже были комплименты, поздравления, а потом: «Вы закатили мне дневной бой...»
Деникин, конечно, начал совет с вопроса куда идти. Корнилов собирал помощников, уже зная, какое решение должно быть принято, и даже, если все или почти все не согласны, как на последнем совете, то он заставит выполнить свой приказ. Для Корнилова война была жизнью, единственным оправданием перед Россией, которую он бессмысленно взбудоражил прошлым летом и позорно провалился. Его выбор был традиционен: победа или смерть. Вышла смерть. Для Антона Ивановича война — это необходимая тяжкая работа, которую надо выполнить с наименьшей затратой сил, как любую другую работу. Крестьянскую работу... Потомственный дворянин Марков видит жизнь по-другому: не потом надо брать в любом деле, а умением и талантом.