Наука умирать

   — Да. Антон Иваныч завернулся в шубу и ждёт своего часа.

   — Дождётся?

   — Если будет в каждом бою на скирде стоять, то скоро дождётся. А Шура — это какая? A-а, самая молоденькая. Ты, Гаврилыч, хорошо в медицине понимаешь.

В полдень вместо проливного дождя густо повалил снег. Ветер бросал в лицо липкие холодные хлопья. Перестрелка, вдруг возникшая впереди, даже успокоила: близко красные, будет бой, там окопы, сухо, станица...

Поперёк дороги лежала павшая лошадь. Обходя её, проваливались в ледяную воду по колено и выше. Промокла вся одежда. Мушкаев уже не верил, что эта пытка кончится. Может быть, не ждать боя? Самому достать револьвер и...

Вошли в голый лес, не укрывающий ни от дождя, ни от снега, и уже вскоре оказались на опушке, где стояли какие-то строения, обсаженные распускающимися ивами. Кинулись туда, и уже при первом приближении выяснилось: стены домов сильно разрушены, и снег с воем влетает под крыши, бьёт со всех сторон, стараясь угодить в лицо, за воротник. Уже не было сил материться.

Двинулись дальше и остановились у канавы шириной метра четыре. Передовая застава замешкалась, подходили рота, офицеры столпились, толкались, пытаясь согреться» даже шутили: «Техническую роту давай!.. Мост наводи!.. Господа, предлагаю искупаться!..»

Любая заминка в бою или походе, и генерал Марков оказывается в нужном месте.

   — Что? Сыровато? — закричал он. — Не такие преграды форсировали. Ищите подручные средства, господа!

Нашли большую корягу, положили поперёк. Не хватает больше метра. Надо прыгать. Невысокий полковник Кутепов первым совершил прыжок — ветром едва не сбило. За ним другие. Один, не достигнув края, упал в воду, другой не удержался на коряге, спрыгнул с неё и пошёл по воде, которая была выше колен, и, смеясь, приговаривал: «Больше, чем вымочило, уже не вымочишь».

После канавы почему-то пошли бодрее, а снег всё лепил, и становилось по-зимнему холодно и бело. Перестрелка впереди прекратилась, по колонне передали, что сбили заставу красных. «Марков взял пленных», — говорили офицеры.

   — Почему это Марков? — ворчал Савёлов, ещё не привыкший ни к армии, ни к войне, ни к Маркову, ни к холоду.

   — Потому что у нас Марков — лучший генерал, — поучительно сказал ему Никольников. — Он там, где сражаются и берут пленных. На нём держится вся армия. Зарубите это на носу, если хотите быть настоящим марковцем.

День шёл к концу, и, казалось, всё идёт концу: и степь, и дорога, и свет, и жизнь. Уже не снег, а град бил в лицо, а под сапогами хрустел лёд, проваливавшийся И мягкую густую грязь, затягивающую по колено. Лошади не выдерживали — с жалобным ржанием падали и не вставали. Люди оказались крепче. Люди словно обросли броней — мокрые шинели покрылись твёрдой ледяной коркой.

Батарея Миончинского еле двигалась — ездовые, не выдержав холода, спешивались, лошади останавливались. Колеса орудий, передки, зарядные ящики обледенели. Роты обходили пушки молча. «Расчёт на колеса!» — скомандовал Миончинский. Номера, нажимая на ступицы и на лафеты, пытались сдвинуть технику с места, но колеса лишь глубже уходили в подмерзающую грязь. «Господа, поможем артиллеристам, — крикнул Никольников. — И вы, Мушкаев, идите к орудию».

Нажимали на ступицы колёс, толкали лафеты и передки, ездовые хлестали лошадей. Дымников и Ларионов встретились, налегая на колесо пушки.

   — Без меня, Витя, ты ни с бабой, ни с орудием не справляешься.

   — А ты, Лео, без меня на красных боишься идти. То-то пушку толкаешь.

Пытались шутить, улыбаться онемевшими губами.

Орудия кое-как двинулись.

По грязи и воде сквозь пургу с градом шли уже не ротные колонны, а беспорядочные группы. Из туманно-снежной мути показались фигуры: чёрные и серые. Офицеры во главе с Марковым, ехавшим верхом впереди, вели пленных. Остановились близко, что-то обсуждая. Дымников услышал: «Пусть переведут через речку, если хотят жить...» Марков подъехал к офицерам:

   — Не занесло ещё вас? Ничего. Бывает и хуже. Закуривайте.

Мгновенно расхватали пачку папирос. Мушкаев сумел с трудом прикурить, прикрывая спичку ладонями. У Савелова не получалось.

   — Прикурите у меня, — предложил Мушкаев.

   — Где это бывает хуже? — спросил тот, прикурив. — В аду?

   — Когда расстреливают, — напомнил Мушкаев.

   — Пустяки! — кричал Марков. — Держитесь. Не впервые, ведь. Все вы молодые, здоровые, сильные! Придёт время, когда Родина оценит вашу службу.

Он отъехал к своей группе, переспросил офицеров:

   — Так пусть ведут? Тогда вперёд.

Они исчезли в тумане.

До вечера ещё далеко, а здесь — непроглядные сумерки. Вдруг все впереди остановились, с подходом всех рот образовалась толпа. Появился штаб Корнилова с неизменным эскортом и трёхцветным знаменем, обвисшим, заледеневшим и от льда побелевшим. В стороне три хаты — там уже охрана, и Деникин, в польской шубе и папахе, занимает со своей свитой один из домиков.