И теперь, после того, как она потратила два года на то, чтобы как нельзя лучше подготовиться к исполнению своего призвания, и, став грамотной, умелой медсестрой, вернулась в Топаз, горя желанием отправиться работать в Индию, теперь, после всего этого Тарвин просил ее выйти за него замуж и остаться в Топазе.
- Назовите это как хотите, - говорил ей Тарвин в то время, как она смотрела на луну, - можете назвать это долгом или предназначением женщины, а можете, как тот сегодняшний миссионер в церкви, назвать это просвещением тех, кто пребывает во мраке. Не сомневаюсь, что вы уже заготовили сияющий нимб для этого занятия. Вас обучили всем возвышенным словам в адрес Востока. Что же до меня, то я скажу вам: все это лишь для того, чтобы отделаться от меня.
- Не говорите так, Ник! Это мое призвание.
- Ваше призвание в том, чтобы остаться дома, а если вы такого еще не слышали, то я уведомляю вас об этом, - упрямо заявил Тарвин. Он швырнул камешек в воду и, нахмурив брови, следил за быстрым течением.
- Милый Ник, как вы можете уговаривать остаться дома и изменить своему призванию того, кто свободен? И это после всего, что мы слышали с вами сегодня вечером?
- Что ж, клянусь всеми святыми, кто-то же должен надоедливо убеждать девиц в том, что сегодня их место у семейного очага! Пока вы не бросите дом, не дезертируете, вы, девушки, ничего не стоите в собственных глазах таковы теперь новые взгляды. Таков ваш путь к славе.
- Дезертируете?! - повторила Кейт, от изумления приоткрыв рот. Она, наконец, перевела взгляд на Тарвина.
- Ну а вы как это назовете? Та маленькая девочка, которую я знал когда-то, жившая у 10-го участка пути, сказала бы именно так. Ах, Кейт, дорогая моя, вспомните прежние времена, вспомните, какой вы были тогда, чем мы были друг для друга, и подумайте, разве и сейчас вы не смотрите на вещи, как тогда? Ведь у вас есть отец и мать, так? Не можете же вы сказать, что бросить их - дело честное и справедливое? И наконец, есть человек, сидящий теперь рядом с вами на мосту, который любит вас всей душой - вас, вас, моя дорогая, он любит и будет любить всю жизнь. Он ведь тоже вам немного нравился? А?
Говоря это, он обнял ее, и она не отстранилась.
- Неужели и это не имеет для вас никакого значения? Вам не кажется, Кейт, что и здесь ваше призвание?
Он заставил ее обернуться к нему и в глубоком раздумье заглянул ей в глаза. Глаза были карими, спокойными и при лунном свете казались просто бездонными.
- Вы думаете, что можете на меня претендовать? - спросила она немного погодя.
- Я готов думать что угодно, лишь бы удержать вас. Но нет - я ни на что не притязаю и прав у меня нет никаких, во всяком случае, таких, которыми вы не могли бы пренебречь. Но все мы на что-то притязаем. Тьфу ты, пропасть! Сама ситуация, само положение дел этого требуют! Если вы не останетесь здесь, то вы измените всем нам. Вот что я хочу сказать.
- Вам не свойствен серьезный взгляд на вещи, Ник, - сказала она, отстраняя его руку.
Тарвин не понял связи между ее словами и этим жестом и добродушно произнес:
- Нет, свойствен! Но нет такой серьезной темы, которую я не превратил бы в шутку, чтобы доставить вам удовольствие.
- Вы... вы не можете говорить серьезно.
- Есть только одна вещь, к которой я отношусь совершенно серьезно, прошептал он ей на ухо.
- Разве? - Она отвернулась.
- Я жить без вас не могу. - Он наклонился к, ней и прибавил чуть тише: - Да и не буду.
Кейт сжала губы. Она умела добиваться своего. Они сидели на мосту, такие непохожие, с разными взглядами и планами на жизнь, пока не услышали, как в одном из домиков по ту сторону канала часы пробили одиннадцать.
Ручей, протекавший под мостом, бежал с гор, очертания которых неясно вырисовывались неподалеку, в полумиле от города. Когда Кейт встала и решительно заявила, что должна идти домой, Тарвин почувствовал, что тишина и одиночество соединились в нечто, от чего ему стало почти физически больно. Он понимал, что она твердо вознамерилась уехать в Индию, и его воля беспомощно съежилась на мгновение, подавленная ее волей. Он спрашивал себя: разве не сильная воля помогла ему заработать на жизнь, разве не благодаря ей в свои двадцать восемь лет он стал преуспевающим по меркам города Топаза человеком, разве не она вела его сейчас в Законодательное собрание штата, а в один прекрасный день, если только не произойдет что-то из ряда вон выходящее, приведет его к новым вершинам и даст ему еще больше.