Наваждение

В глубоком унынии Фотина провела следующие два дня, и спустилась вниз к почтовому ящику, чтобы изъять из него роковое письмо. Но письмо в ящике не обнаружилось. Возможно, затерялось. Бывает, что письма теряются.

Она ждала день, другой, неделю, но ни письма, ни повестки не дождалась, и судебные приставы тоже не явились в сроки, обозначенные ранее Васей Мережковским. Забрезжила надежда, которая с каждым днем в отсутствие писем и приставов становилась все светлее и масштабнее.

Можно было, конечно, позвонить куда-нибудь, или сходить, и проверить – закрыто ли дело, или затерялось и впоследствии всплывет, но страшно было тревожить совокупность бытия, повернувшуюся вдруг к Фотине по какой-то непонятной ей причине благоприятной стороной.

К тому же мать, Крессида Андреевна, время от времени напоминала Фотине, что вот, мол, забыли, но это временно, и скоро вспомнят, придут, и ее заберут. Фотина в ответ входила в раж, говоря, что она ни в чем не виновата, просто старая карга хочет, чтобы у нее, Фотины, всё было плохо, но пусть обломится, потому что в государственных учреждениях работают вовсе не дураки, а дипломированные специалисты, они допустили ошибку, но разобрались, и ошибку исправили, и по-другому и быть не могло. Мать махала рукой, ворчала по поводу отсутствия вязальной машины, и шла читать телевизионные сплетни по интернету, которым недавно научилась пользоваться в пределах именно чтения сплетен – к великому неудовольствию внука, не желавшего давать бабушке пользоваться компьютером, пусть читает газеты и вяжет. Особенно нравился Крессиде Андреевне блог, регулярно публиковавший сплетни о скандалах на Первом Канале. Случай со штанами Урганта произвел на бабушку неизгладимое впечатление. Крессида Андреевна качала головой, приговаривая – «Как не модернизируй, сколько людям не плати, а все равно ж в России живем, чуть загляделся – штаны увели».

Фотина вернулась на работу, и Ахмед, немного посомневавшись, выгнал нанятую им за это время молодую таджичку, у которой было трое детей и очень вспыльчивый и строгий муж, и взял Фотину на ее прежнюю должность отпарщицы. Миранда была возвращению сотрудницы очень рада, и призналась, что не любит восточных женщин, и что таджичка за это время успела ей ужасно надоесть угощениями и предложениями дружбы.

«Пронесло». Так думала Фотина. Она помнила, что Белинский, с тех пор не наведавышийся к ней, обещал «разобраться», но это глупости, конечно же. Белинский – вор и подонок. Живет только ради себя. Кто он ей? Никто. Она даже имени его не знает, только фамилию.

По вечерам, по пути домой, ей часто вспоминался Сергей Витте, и день, с ним проведенный. Возможно, думала Фотина, Марина Владиславовна действительно сделала то, что обещала, и Брянцева уволили, и последнее письмо пришло просто по инерции, а дело её уже тогда было закрыто.