Наваждение

в этом месте Софи, когда читала письмо, испуганно зажмурилась и отложила листок. Ей было нестерпимо страшно читать дальше. Ведь она знала то, что делало ситуацию попросту кошмарной: Элен Головнина никогда не умела врать.

Софи знала также, что Элен не уверена в чувствах Измайлова, и никогда, ни в каких своих самостоятельных действиях не станет упоминать его имени и даже намека не подаст на его существование. Проще всего ей было бы сослаться на супружеские измены Васечки (тем более, что и истина от этого не очень бы пострадала), но кодекс чести Элен…

С трудом взяв себя в руки, Софи снова опустила глаза к строчкам письма.

– …о причине желаемого развода, Элен с непроницаемым лицом сообщила, что Василий не удовлетворяет ее в постели.

– Господи, спаси! – Софи вскочила, выронила листок и закрыла лицо ладонями. Это было даже еще абсурднее и страшнее, чем ей ожидалось.

– …Сказать, что после этого разразился скандал, как ты сама понимаешь, значит – не сказать ничего. Если бы речь шла о ком угодно, но не об Элен Головниной, все это было бы лишь еще одной, но крайне пикантной светской сплетней. Но Элен… Это было просто падение устоев, катастрофа, и весь «свет» именно так это и воспринял…

Я, разумеется, сразу же, как услышал, приехал в Петербург, и предложил ей свое гостеприимство в Люблино, хотя Мария Симеоновна квохтала и пузырилась по поводу всемерного и всепроникающего падения нравов почти неделю.

Элен поблагодарила и отказалась. Если я правильно понимаю, она сейчас живет в родительском имении. Мальчики, разумеется, остались с отцом. Старший публично осуждает мать. Младший – плачет и чахнет. Василий Головнин ходит гоголем, но, само собой, уничтожен свалившимся на него неожиданным несчастьем и позором. Что делается с самой Элен – не могу даже вообразить. Когда я ее видел, она была мила, пухла и привлекательна как всегда. Ни в чем очевидно не раскаивалась и ни о чем не жалела. После такого безумного кульбита я, наконец, понял, что вас связывало, и что питало вашу дружбу с Элен все эти годы. Просто в Элен это было не так заметно…

После сего безумства писать, право, больше и не о чем.

Надеюсь уже скоро тебя обнять.

Остаюсь всегда твой Петр Безбородко

Софи с любопытством смотрела на дочитавшего письмо Измайлова.

От этого откровенного любопытства его тошнило и хотелось дать ей пощечину.

– Я должен был быть там, с ней, – мертвым голосом произнес инженер.

– Вы, Измайлов, удивительный все-таки человек, – заметила Софи. – Вы за жизнь были всем, везде и фактически делали все, что только и должен делать мужчина. Но только все это – либо не на том месте, либо не в том обществе, либо не ко времени. И всегда – категорически невпопад…

Чтобы не ударить ее, Измайлов резко поднялся и пошел напрямик через лес.

Софи подняла оброненные им листки, сложила их в конверт, конверт убрала в книгу и позвала детей.

– А куда дядя Измайлов убежал? – спросила Стеша. – Ему что, плохо стало?

– Ага, – согласилась Софи. – У него живот заболел. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Стеша. – Понос. У меня тоже бывает.

– Вам правда нравится, Софья Павловна? – Соня даже побледнела от волнения. Бледность шла ей, делала ее простенькое личико тоньше и интересней.