Наваждение

– Гм-м… Да! Вот это вот с утками очень нравится, – Софи ткнула пальцем в картинку, на которой была изображена утиная семья, выбирающаяся из пожелтелых, осенних камышей. Где-то вдали, над горизонтом скапливались тучи, но вода перед камышами была еще тихой, светлой и прозрачной. Только расходились круги от бьющей крыльями мамы-утки… – Да, именно это. Если бы ты могла мне это подарить, я бы заказала у Варвары рамку и повесила у дочери в комнате. Я уверена, она была бы просто в восторге от этой картины…

– Конечно, я подарю вам… – тихо сказала Соня. – Вы это, наверное, специально говорите, чтобы меня утешить…

– А с чего это мне тебя утешать? – с ноткой возмущения спросила Софи. – Что с тобой такого стряслось?

– Я не том смысле, что стряслось, – робко улыбнулась Соня. – В другом. Знаете, как крестьяне говорят: «мне это видеть или слышать – утешно». Вот и вы хотели, чтобы мне тоже утешно стало…

– Ага! – сказала Софи. – Ты слова слышать можешь. Это хорошо… Стеша говорила, и стихи пишешь. Так?

– Так, – кивнула Соня, и краска снова отлила от ее щек и подбородка.

– Покажи! – тут же потребовала Софи. – Меня стесняться не надо. Я сама романы пишу, ты знаешь. И муж у меня поэт, так что – насмотрелась. Потому мне стихи показать, вроде как болячки – доктору.

Соня, не поднимая головы, подошла к полке, сняла оттуда книгу, перелистнула ее, вынула сложенный вдвое листок, протянула Софи.

Подчерк у Сони был крупный, но четкий и красивый.

Любовь моя – дикая кошка,
Живет в камышах, на Разливах,
Ловит птичек, рыбешку
Ищет в мелких заливах.
Луна – цыганское солнце
Тенями отметила шкуру.
Четыре черных полоски
И пять грязновато-бурых.
Весной, когда смолкнут вопли,
Ершистых котов у разлива,
Пушистая дикая кошка
Строит гнездо терпеливо.
В беззвездные хмарные ночи
Сводит от голода брюхо,
Но колыбельную песню,
Кошка мурлычет глухо:
Четыре пушистых котенка
Уснули, прижавшись лбами
К самой надежной защите –
К своей полосатой маме.
….
А в ночь дождей метеорных
Осенью, в час печали,
Четыре подросших котенка
Шагнут к камышовым плавням.
В их жизни все будет просто,
В их жизни все будет мудро –
Четыре черных полоски
И пять грязновато бурых.
Уйдут и не оглянутся
Высохшими слезами…
Любовь моя – дикая кошка,
Их провожает глазами…

Прочитав стихотворение, Софи некоторое время молчала. Потом сказала голосом, чуть более глухим и низким, чем обычно:

– Я, видишь ли, детей не люблю. Но у меня есть подруга, аристократка из аристократок, и вкус у нее, поверь, безупречный во всех отношениях. Вся столица это признает. Так вот она над этим твоим стихом слезами не раз умоется…

– Это комплимент, я понимаю. Спасибо, – тихо сказала Соня.

– Ни черта ты не понимаешь! – крикнула Софи. Соня испуганно вздрогнула и отшатнулась. – Ты! Дикая кошка! Я знаю, – Софи понизила голос и даже подпустила в него мягкости. – Тебе теперь надо из влажного зеленого грота девичества, где спокойно и прохладно, и вода журчит, и мягкие листики, выйти на яркий безжалостный свет. И неизвестно еще, что там станет. Это нелегко, кто бы стал спорить… Но либо ты это сделаешь, либо – засохнешь, превратишься в мумию самой себя. Потом, может, тебя в той пещерке археологи найдут, плоскую такую, коричневую…

Соня нерешительно улыбнулась.

– Решай теперь! – серьезно и почти мрачно сказала Софи, глядя на девушку своими неправдоподобными глазами. – Матвей – благородный и довольно сильный юноша, но кое в чем его самого нужно поддерживать. Если почувствуешь, что не сможешь, отойди в сторону…

– Я решу сама! – в летних полутенях комнаты блеклые Сонины глазки вдруг антрацитово блеснули. – Я и Матвей…

– Правильно, – одобрила Софи. – Только не тяни, девочка. Только не тяните оба…

Глава 38 В которой мистер Барнеби и мистер Сазонофф поют хором, Машенька является в «Калифорнию», а лорд Александер находит свою леди

В среду у Софи началось женское недомогание. Окончательной близости между ними не было, но каждую ночь он приходил к ней, они ложились вместе и ласками доводили друг друга до исступления. Днем Софи ходила нервная и измотанная, с черными кругами вокруг глаз. Туманов сердился и даже пытался протестовать.

– Чего уж там… Давай как люди…

– Нельзя, – качала головой Софи. – Нечисто…