Наваждение

Глава 21 В которой Густав Карлович беседует с таксом и встречается с князем, Элен Головнина предлагает себя инженеру Измайлову, а Софи пишет письмо своей бывшей горничной Вере

Теплый ветер качал ветки лип, уже готовые одеться зеленым весенним пухом. Отставной судебный следователь Густав Карлович Кусмауль, в светлом пальто и немного легкомысленной касторовой шляпе, прогуливался по Садовой улице свободным и размеренным шагом человека, привыкшего к долгой ходьбе ради здоровья. В одной руке у него была легкая трость, в другой – поводок, на котором он вел гладкошерстную рыжую таксу. Впрочем, кто кого вел – еще вопрос. Такса (вернее, такс) шествовала, строго соблюдая дистанцию: ровно на полкорпуса впереди хозяина, – гордо неся длинную горбоносую голову, украшенную просторными, как паруса, ушами, слегка раздуваемыми ветром. Иногда уши чутко приподнимались: пес не просто шел, он внимал неторопливым рассуждениям хозяина, обращенным лично к нему.

– Не могу не отметить, Герман, что ты за последние дни сильно продвинулся вперед, – говорил Кусмауль, благодушно поглядывая в небо, где над прозрачными кронами Михайловского сада расплывались пронизанные солнечным светом облака. – И вполне можешь быть назван песиком хорошего поведения. Не отличного, нет: вчерашний инцидент на кухне – это большой минус. Ну зачем, скажи, надо было прятать тряпку? Она абсолютно несъедобна…

Он со вздохом качнул головой и продолжал тем же тоном, обращаясь к небесам:

– Вот что еще меня интересует. Если дворник не путает, эти двое приходили к дому еще раз. Или то были другие двое? Дама ушла, потом вернулась. Встретила господина в длинном пальто, коего опознать несложно. А потом… Можно ли предположить, что это они возвратились снова? Вероятнее всего, так. Иначе квартира бедняжки превращается в какое-то место паломничества. Но если – так, то из этого следует… Что следует, Герман?

Такс приподнял ухо, покосился на хозяина и счел нужным издать сдержанное «гав».

– Нет, я так не думаю, – невозмутимо возразил ему Густав Карлович, – во всяком случае, насчет дамы. Эта дама, Герман, кто угодно, но не убийца. Вот он… да, он – другое дело.

Кусмауль заметно нахмурился и замедлил шаг. Посмотрел на такса.

– В таком случае меня чрезвычайно тревожит один вопрос, – проговорил он тихо и с совершенно не свойственной ему мрачной подавленностью. – Жива ли Ирен Домогатская?..

Впереди раздалось цоканье копыт. Легкая коляска, запряженная парой, проехала через мост и остановилась напротив входа в Летний сад. Густав Карлович смотрел, как кучер проворно слезает с козел, наклоняется, подставляя плечо для опоры элегантному господину с орхидеей в петлице и рассеянной улыбкой на губах. Господин был уже в немолодых годах, однако из коляски выпорхнул, лишь слегка придержавшись за плечо кучера. Огляделся, увидел Кусмауля и взмахнул было приветственно рукой, но тут же, будто что-то вспомнив, сделал каменное лицо и, войдя в сад, двинулся по дорожке так скоро, что Густав Карлович его еле догнал.

– Экий же ты, право, быстрый, – выговорил он, переводя дыхание (и машинально с горечью отметив, сколь тяжела для него теперь даже такая нестоящая пробежка).

Князь Владимир Павлович Мещерский ничего не сказал, только взглянул на него с недоумением и укоризной и продолжал идти вперед, лишь слегка сбавив шаг. Густав Карлович покосился на своего такса и, увидев на горбоносой аристократической морде откровенную ухмылку, тоже позволил себе улыбнуться. Ясно: они с Германом оба вспомнили бывшую шляпницу Дашку, а ныне булочницу Дарью Поликарповну, которая тоже обожала конспирироваться подобным образом.

– Уволь, милый друг: ты из дворца, а я – с поезда; и с утра уже три версты прошел для моциона, – останавливаясь, заявил Кусмауль. Князь Мещерский вздохнул и огляделся, явно надеясь обнаружить поблизости подозрительные глаза и уши. Таковых, однако, не нашлось, зато нашлась скамейка, на которую приятели и уселись.

– Ну, Гусик, ты меня удивляешь, – с некоторым возмущением заявил Владимир Павлович. – Назначить секретное свидание и тут же едва не весь город о нем оповестить!

– Секретное, – сказал Кусмауль, – это значит не у тебя дома. А в том, что под этими липами никому нет до нас дела, можешь не сомневаться.

– Пфф! Что значит нет дела? Думаешь, мне это приятно?.. А это что такое? – князь внезапно обратил внимание на рыжего такса, и глаза его округлились неподдельным изумлением. – Гусик! Ты… завел… собаку?!

Густав Карлович кашлянул. Случись это секретное свидание месяц или хоть две недели назад, он бы не знал, куда деться от неловкости. Теперь же воспринял изумление друга Вавика даже с некоторым самодовольством. Наклонившись, погладил таксовы лоскутные уши.

– Представь себе… вот, – хотел добавить, что не просто завел, а подобрал на улице, но не стал. Почему-то показалось, что Герману это не понравится.