Наваждение

Пендергаст сделал еще глоток и отставил рюмку.

— Морис, пойду-ка я пройдусь по дому. Вспомню старые времена.

— Да, сэр. Позовите, если я вам понадоблюсь.

Пендергаст открыл раздвижную дверь и вышел в холл.

С четверть часа бродил он по комнатам первого этажа: пустая кухня, малые гостиные, большая гостиная, столовая, салон, кладовая. Дом слегка пах детством; политура для мебели, старый дуб и, бесконечно далеко, запах маминых духов — все смешалось с теперешними запахами сырости и плесени. Каждая вещь, каждый звук, каждая картина — и пресс-папье, и серебряная пепельница, — все было на своих местах; каждая мелочь хранила тысячи воспоминаний о людях, что давно лежат в земле, воспоминаний о свадьбах, крестинах, днях рождения и поминках, о вечеринках, коктейлях, костюмированных балах, о детях, носившихся по залу под возмущенные окрики тетушек.

Ушло, все ушло.

Пендергаст поднялся по лестнице. Два коридора вели в противоположные крылья дома со спальнями, а прямо впереди был кабинет — за дверью с аркой, украшенной парой слоновых бивней.

На полу кабинета лежала шкура зебры, со стены над большим камином смотрела злыми стеклянными глазками голова капского буйвола. Висели тут и другие головы: куду, бушбока, оленя, лани, дикого вепря, лося.

Пендергаст заложил руки за спину и медленно прошелся по комнате. Среди этих стражей памяти и давно минувших событий он, сам не желая, вернулся мыслями к Хелен. Прошлой ночью ему привиделся старый кошмар — такой же яркий и страшный, как и всегда; у него до сих пор сосало под ложечкой. Быть может, кабинет изгонит этого демона, хотя бы ненадолго. Навсегда жуткое воспоминание, конечно, не уйдет.

В дальнем углу стояла запертая стойка с коллекцией охотничьих винтовок. После того дня Пендергаст ни разу не охотился. От одной мысли об охоте ему становилось плохо. Злая, жестокая забава — унция металла летит в дикое животное со скоростью две тысячи футов в секунду. Он и сам удивлялся, что в молодости ему это нравилось. Хелен — вот она любила охотиться… Необычное увлечение для женщины, но и сама Хелен была необычной женщиной. Очень необычной.

Оптический прицел на двустволке Хелен покрыл слой пыли. Боковые пластины «Кригхоффа» украшала гравировка и инкрустация из золота и серебра, ореховый приклад за время долгого использования отполировался. То был свадебный подарок Пендергаста, сделанный как раз перед тем, как они — в свой медовый месяц — отправились в Танзанию охотиться на капских буйволов. Красивая вещь — стоит шестизначную сумму, отличное дерево, драгоценные металлы, — а предназначена для такой жестокой забавы.

На дульном срезе притаилось пятнышко ржавчины.

Пендергаст подошел к двери и крикнул вниз:

— Морис! Принесите, пожалуйста, ключи от оружейной стойки.

Через некоторое время Морис появился в холле.

— Сейчас, сэр. — Дворецкий исчез, а через минуту уже взбирайся по скрипучей лестнице, держа в костлявой руке железный ключ. Он проковылял мимо Пендергаста и вставил ключ в замок.

— Прошу вас. — Лицо у него было бесстрастное, но он явно гордился: и ключ у него под рукой, и вообще он всегда готов служить.

— Спасибо, Морис.

Дворецкий вышел.

Пендергаст открыл стойку и медленно взялся за холодный металл двустволки. От одного прикосновения к ее оружию пальцы затрепетали. Сердце почему-то заколотилось — верно, все еще давал себя знать ночной кошмар. Пендергаст вынул двустволку и перенес ее на длинный стол посередине комнаты. Из ящика под стойкой он взял принадлежности для чистки оружия и разложил рядом с винтовкой.

Потом вытер руки, взял винтовку, переломил стволы и заглянул в них.

Удивительно: правый ствол полностью забит, левый — пуст. Пендергаст положил винтовку и задумался. Затем снова вышел к лестнице.

— Морис!

Появился дворецкий.

— Да, сэр?

— Не знаете ли, после… смерти моей жены из «Кригхоффа» никто не стрелял?

— Вы ясно распорядились, сэр, чтоб никто оружие не трогал. Ключ хранится у меня. Никто даже к стойке не подходил.

— Спасибо, Морис.

— К вашим услугам, сэр.

Пендергаст вернулся в кабинет и на этот раз прикрыл за собой дверь. Взял из ящика письменного стола лист старой почтовой бумаги, расстелил на столе. Потом вставил шомпол в правый ствол, вытолкнул грязь на лист и стал разглядывать: обгоревшие кусочки и клочки какого-то материала, похожего на бумагу. Пендергаст достал из кармана лупу, с которой никогда не расставался, вставил ее в глаз и стал внимательно изучать клочки. Никаких сомнений: обгорелые съежившиеся остатки пыжа.

Но ведь в патронах пятидесятого калибра пыж не используется! Пуля, заряд, капсюль. Такой патрон, даже бракованный, подобных следов никогда не оставит!

Пендергаст изучил левый ствол, чистый и хорошо смазанный. С помощью шомпола он протолкнул через ствол тряпицу. Никакой грязи.

Пендергаст резко выпрямился, пораженный дикой мыслью. В последний раз из двустволки стреляли в тот страшный день. Он заставил себя вернуться мыслями в прошлое, хотя прежде всеми силами избегал этого. Когда же он начал вспоминать, восстановить детали оказалось нетрудно. Каждый миг той охоты навсегда врезался в память.