Наваждение - книга 2

Она продолжала смотреть. Дреф и маркизова дочка – уголовная преступница пс определению, потому как уродилась Возвышенной, – вышли из рощи и полями направились к поросшим лесом холмам. День убывал, приближались сумерки. Однако магическое устройство зеркала в оправе слоновой кости нарушало законы природы, и Стелли ясно видела, как ее братец и бывшая молодая госпожа дошли до крутой узкой тропинки, которая заросла травой и кустарником, и стали подниматься по ней, причем дорогу показывала она. Они добрались до высохшего каменистого русла, где когда-то стекал поток, и дальше по этому руслу до маленькой ровной площадки, по другую сторону которой вздымалась отвесная гранитная скала выше ста футов. Тут бы им и остановиться. Но нет. На глазах у Стелли спутница ее брата уверенно подошла к старому замшелому пню, где между корней лежал плоский камень. Под камнем оказалась выемка, а в ней – рычаг, который дочь маркиза несколько раз повернула в разные стороны. Несомненно, условный знак, – зеркало позволило разглядеть все до мельчайших подробностей. После этого Дреф и его подружка опустились на землю. Через несколько минут скала шевельнулась и начала испускать слабое свечение – днем бы его никто не заметил. Стелли впилась взглядом в зеркало. Скала задрожала и начала оплывать, как лава. Свечение усилилось, что-то вспыхнуло, и из скалы выступил эдакий стареющий мотылек во всем сером: мастер Кинц во Дерриваль собственной персоной, почти не изменившийся с того времени, как его видели в последний раз. Племянница обнялась с дядюшкой. Они что-то сказали друг другу – зеркало не воспроизводило звуков, – и Дреф и старик Возвышенный обменялись рукопожатием. Затем они еще о чем-то поговорили, и мастер Кинц попел гостей прямо в скалу; все трое, казалось, ступили в гранит да в нем и исчезли. Тут зеркало погасло, словно потеряв из виду Дрефа и его спутницу.

Стелли глядела еще две или три минуты.

– Спасибо, братец, – произнесла она наконец мертвым голосом. – Спасибо. – И дернула сонетку, призывая посыльного.

26

Убежище дядюшки Кинца ничуть не изменилось. Старенький деревянный домик на каменном фундаменте под соломенной кровлей по-прежнему прятался среди высоких деревьев. Сама природа укрыла его столь надежно, что охранные чары единственному его обитателю, как правило, были не нужны. Время в доме словно остановилось. Тот же порядок, удобство и простота, какие Элистэ хорошо помнила, та же потертая мягкая мебель с продавленными сиденьями и небогатые украшения на стенах, тот же старый чугунный чайник над огнем, те же высокие деревянные шкафы с пыльными томами и загадочными предметами, которые Элистэ называла «штуковинами». Да и сам Кинц был все тем же бледным, хрупким, как бабочка, кротким и обманчиво неискушенным ночным созданием; как всегда, деликатным, любящим и суетливым. Сидя на своем обычном месте у камина с кружкой сдобренного пряностями сидра в руках – той самой, в красный цветочек, из которой всегда пила у дядюшки Кинца, – Элистэ как будто бы снова вернулась в детство. Вот сейчас он предложит ей поиграть в «Голубую кошечку» – ведь все осталось по-старому. Впрочем, нет, не совсем; в одном отношении знакомое окружение существенно изменилось – на сцене впервые возник Дреф сын-Цино, а его присутствие никогда не оставалось без последствий.

Дреф держался в тени, пока родственники обнимались и обменивались новостями. Дядюшке Кинцу, как ни странно, было почти нечего рассказать. Он и в лучшие времена крайне редко появлялся в родовом гнезде Дерривалей, а после гибели старого маркиза вообще ни разу не наведывался туда. Бывшие серфы, огорченно сообщил Кинц, похоже, учинили в поместье большие волнения, насилия и беды. Наблюдать столь бурные страсти было бы для него больно и неприятно, выбило бы из колеи и помешало заниматься любимым искусством, а этого он не мог допустить. Кинцу, судя по всему, не приходило в голову, что восставшие крестьяне, чего доброго, захотят и с ним свести счеты. Однако он знал про вооруженные отряды и их регулярные вылазки в горы – при всей своей очевидной рассеянности он каким-то образом всегда бывал в курсе того, что творится вокруг, – и, в свою очередь, уплотнил чародейную завесу, скрывавшую домик от чужих глаз. До сих пор ему не докучали, он вел привычную мирную жизнь.

Элистэ наскоро поведала дядюшке о своих приключениях в Шеррине, благоразумно опустив кое-какие подробности и сосредоточившись на самом главном. Из ее рассказа он получил представление о происходящем в столице