Навеки моя

Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.

– Ну, – сказал Бартоломью, вставая со стула, – пока что это была тихая ночь.

Старый Сим снова проворчал что-то, шаркая вверх по лестнице, – он шел проверить уровень керосина и отрегулировать вес, хотя прекрасно знал, что Бартоломью обязательно проделывал эти операции непосредственно перед сдачей вахты, так что ему самому не было необходимости повторять их. Бартоломью не обижался; он сам начинал собственную вахту с того же самого.

Влажный ветерок ласково коснулся щек Бартоломью, когда он вышел из башни маяка и остановился, глядя на залитое лунным светом море. В небе кое-где виднелись редкие звезды, которые прятались, как непослушные дети, и были почти невидимыми в темном небе за облаками. Он глубоко вдохнул соленый воздух и постоял, слушая рокот волн, разбивающихся о скалы в двухстах футах внизу, наслаждаясь вечным очарованием моря. Потом он повернулся и по отполированным деревянным ступенькам поднялся на самую вершину утеса.

Он прошел почти половину тысячефутового расстояния между башней маяка и домиком смотрителей, когда заметил неясные очертания какой-то фигуры, приближавшейся к нему в темноте. Ему показалось, что он расслышал шорох ткани. Остановившись, он замер, затаив дыхание. Сердце в его груди сбилось с ритма, а по венам быстро побежал адреналин. Он боялся надеяться на то, что могло оказаться правдой; он слишком сильно желал этого. Мимо прошел луч прожектора, и в его сиянии он увидел ее бледное лицо, обрамленное темным капюшоном накидки. Душа его воспарила к небесам.

Эри приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки; слегка приоткрыв свой чувственный рот, она пристально смотрела на него. Он ждал, чтобы она заговорила, но она молчала, и только выражение ее прекрасных голубых глаз сказало ему, что она ждала его здесь.

– Завтра… – начала она и замолчала на полуслове. Недосказанность повисла между ними, как петля палача, зловещая и неумолимая – Я должна была увидеть тебя.

Здравый смысл и желание боролись в нем. Если он хотя бы дотронется до нее, он пропал. Впрочем, разве это уже не случилось? Разве он не потерял голову в тот самый момент, когда впервые увидел ее?

– Подойди ко мне, – произнес он низким чувственным голосом.

Она бросилась к нему в объятия. Минута шла за минутой, а они стояли обнявшись, счастливые уже от того, что могли наслаждаться теплом и близостью друг к другу, их сердца слились в одно, а души обуревали одни и те же пламенные чувства, которые мужчина и женщина испытывали и разделяли с незапамятных времен.

Наконец Эри подняла голову и взглянула на него. Капюшон свалился с ее головы, и в лунном свете ее волосы отливали серебром и золотом. Она была так красива, что у Бартоломью защемило сердце.

И внезапно он понял, что ему уже мало просто сжимать ее в объятиях.

Он повел ее к зарослям кустарника, которые укроют их от луча прожектора маяка, когда он будет светить в их сторону. Он расстелил ее накидку на сырой траве и лег рядом с нею.

Их первый поцелуй был легким и нежным, а второй – долгим и жадным. Ее руки начали расстегивать на нем одежду, а он ласкал ее грудь через тонкий муслин ее ночного халата и целовал впадинку на шее под горлом, как будто в ее небольшой глубине был сосредоточен весь эликсир жизни.

Она расстегнула его куртку и сняла ее. За курткой последовала его рубашка. Пока он возился с крохотными пуговками на лифе ее халата, она зарылась лицом в волнистые волосы у него на груди. Языком она лизнула его кожу. Затем она прикусила маленький сосок у него на груди своими белыми зубами.

Бартоломью оставил попытки расстегнуть ее халат и просто стащил его с нее через голову. От прикосновения холодного ночного воздуха к ее обнаженной груди соски ее увяли. Он согревал их свои теплым дыханием до тех пор, пока они не стали твердыми и набухшими, как и некая часть его собственного тела, которую Эри в этот самый момент пыталась освободить своими маленькими неопытными руками.

Ощущение его горячего, как печка, тела, прижавшегося к ней, плоть к плоти, вырвало у Эри стон, который буквально опалил его.

В голове у него набатным звоном отдавалось требование остановиться. Мозг пытался управлять им. Но тело требовало вознаграждения.

Эри не могла прижаться к нему еще теснее. Она хотела проникнуть в него и оставаться там в тепле и безопасности, где ее никто и никогда не сможет достать. Однажды он обожал и боготворил ее своими руками, своими губами. Теперь она испытывала непреодолимое желание сделать то же самое для него.