Навеки не твоя

– Меган Харпер, – наконец говорит он, будто только что достал мое имя из дальних уголков памяти. Я гадаю, помнит ли он меня тоже с урока математики в девятом классе, или я ему знакома, как и всем остальным, только потому, что дружу с Маделайн и Тайлером, будущими королевой и королем выпускного. Я практически вижу, как в голове Оуэна мое имя соединяется с ролью в списке.

– Ты – Джульетта… – Он изучает меня. – И ты этому не рада.

– Не-а. – Я возвращаю ему ручку в знак дружбы.

– Наверное, ты единственная девушка в истории школьных театров, которая не рада роли Джульетты.

– Не думаю, что в мире есть девушка, которая бы хотела сыграть Джульетту, когда в роли Ромео – ее бывший, – отвечаю я.

Его глаза широко распахиваются.

– А кто играет Ромео?

Теперь моя очередь удивляться.

– Ты что, не знаешь? – Я не думала, что в Стиллмонте хоть кто-то остался не в курсе всех подробностей моего расставания с Тайлером. Если он не знает моей истории, то явно помнит меня с урока математики в девятом классе.

– Э-э. А что, должен? – Оуэн выглядит растерянным. Я киваю в сторону Тайлера, и брови Оуэна снова взлетают.

– Ну правда, поверить не могу, что ты не слышал эту историю.

– Мои извинения за то, что я не слежу за сплетнями в мире театралов, – говорит он с легкой улыбкой. Я смеюсь, и его улыбка становится все шире, пока не освещает все лицо. Но прежде чем я успеваю ответить, Энтони оказывается у нашей кабинки.

– Я получил работу, – говорит он и без паузы: – Привет, Оуэн.

– У тебя же уже есть работа. – Я хмурюсь, глядя на Энтони. И тут я замечаю уборщика-блондина, который собирает тарелки на другом конце комнаты, и все понимаю. – Энтони, прошу, скажи мне, что ты не сменил карьеру просто потому, что тебе понравился уборщик.

Он закатывает глаза, но улыбается.

– Работа в «Старбаксе» – это не карьера. И это не ради уборщика – это во имя любви. И у уборщика есть имя – Эрик.

Я уже собираюсь посетовать, что потеряю бесплатные фраппучино, как звенит напоминание на телефоне в сумке.

– Черт, – говорю я вместо этого. Я потеряла счет времени. – Мне надо идти.

– Но еще так рано! Ты даже не поела! – протестует Энтони. Через секунду выражение его лица меняется. – Ах да, пять часов в пятницу, – говорит он, понимая, в чем дело.

Я встаю.

– Мы еще поговорим об уборщике…

– Об Эрике, – перебивает меня Энтони.

– …завтра, – заканчиваю я и киваю Оуэну. – До скорого, брат Лоренцо.

* * *

Я тихо закрываю за собой входную дверь, зайдя домой. Там царит тишина, что в эти дни можно практически считать чудом. Я направляюсь вверх по лестнице и надеюсь, что мама не расстроилась. Я слегка опоздала на наш еженедельный видеозвонок.

Мама живет в Техасе, куда она переехала после того, как они с папой развелись. Точнее, когда папа развелся с ней. Я не очень хорошо понимаю, почему это произошло. Я знаю, что их свадьба и мое рождение случились, когда им было всего по двадцать три. Люди разбрасываются словами «непримиримые противоречия», и «слишком молоды», и «разлюбили». Видимо, я не понимаю, каково это – разлюбить. Не могу понять. У меня никогда не было даже возможности проверить.

Но я помню день, когда родители усадили меня в гостиной (папа с каменным лицом, а мама – старательно сдерживая эмоции) и сказали мне, что все кончено. Слова «совместное решение» повторялись снова и снова. Они стали звучать фальшиво, когда мама убежала в слезах в ванную, пока папа заканчивал разговор.

Я не переехала в Техас вместе с ней, потому что не могла бросить Стиллмонтскую театральную программу, и она поняла. Я думаю, ей пошло на пользу побыть на расстоянии от любых напоминаний о бывшем муже, включая меня. Но я с тех самых пор, с их расставания три года назад, проводила все летние каникулы в ее квартире в Сан-Маркосе. Хотя я не в восторге от жары под сорок градусов, было здорово помогать ей за прилавком на фермерском рынках и ярмарках, где она продавала свои ювелирные изделия.

Я открываю дверь в свою комнату. Там бардак. Ну конечно же, бардак. Три длинных платья не добрались до шкафа и висят на спинке кровати. Кажется, джинсовую куртку я пыталась добросить до зеленой вешалки в углу, но промахнулась, и она валялась на полу поверх ботинок.

Мой ноутбук погребен под кучей украшений – это следы безуспешных утренних поисков сережек, которые, не сомневаюсь, исчезли в складках дивана Тайлера. Я сметаю все в сторону и отодвигаю наручный будильник. Это «подарок» от папы, который был очень горд этой идеей. С тех пор, как наш дом полтора года назад стал более шумным, я сплю с мощными затычками в ушах, но вставать в школу приходится в 6, так что будит меня этот кошмарный будильник вибрацией.

Я открываю FaceTime на компьютере, быстро приглаживая волосы пальцами.

Мамино лицо появляется на экране.

– Привет! Извини, пожалуйста, что я опоздала, – говорю я поспешно.

– Если бы я ожидала тебя ровно в назначенное время, я была бы не особо внимательной матерью. – Она заправляет темную волнистую прядь волос за ухо. У мамы волосы точно как у меня, только куда пышнее. – Чем занимаешься?