Навеки твой

Какое удовольствие слышать его голос. «Эта давка, эта давка, эта давка», — он всегда начинает с этих слов. Тогда в магазине он наступил ей на пятку: «Я знаю, как это может быть адски больно, как это может быть адски больно, как это может быть адски больно». У Юдит сильно заболела голова. Она попробовала обхватить ее руками, но руки не желали подчиняться.

Лежи тихо, Юдит, и закрой глаза! Я тебе кое-что принес в подарок. Он принес ей что-то в подарок. Они сидели вокруг стола, была глубокая ночь. Остальные ушли. Только они вдвоем, только их голоса, их голоса. Угадай, что это. Ей нужно угадывать.

Это звук, какой это звук! Он показался ей знакомым. Он тебе знаком, не так ли, Юдит? Ты рада? — Да, она рада. О, это игра на ветру, это тонкое дребезжащее позвякивание! Палочка на палочке, кристалл на кристалле. Ее самая драгоценная вещь. Из Барселоны. «Надеюсь, не помешал? Надеюсь, не помешал? Надеюсь, не помешал?» — с этими словами он впервые предстал перед ней в магазине. Ты помнишь? Как все начиналось: струящийся свет, палочки кристаллов на ветру, будто падающие звезды пригласили друг друга на танец. Обещание вечности, наша большая любовь. Как она звучала? Как сверкала? Как звучит? Ты слышишь? Громче? Еще громче? Еще звонче? — о, моя голова!

Лежи смирно, Юдит. Закрой глаза! Не открывай! Если ты их откроешь, то спугнешь звездочки света и вытеснишь звук. Если откроешь глаза, то останешься одна, одна в тени, в тени. Все вокруг тебя погрузится в темноту и онемеет. Оставайся. Оставайся со мной. Да, она должна с ним остаться. Плечи Юдит саднили от мощных ударов о края кровати. Она приоткрыла глаза. Ханнес? Где он? Вот черт. Ее голова! Где теперь висит испанская люстра с кристаллами, кто ее купил, и кто ее раскачал, откуда взялись эти звуки? Она ощупью поискала выключатель. Совершенно обычные плафоны пражской люстры зажглись, как им и положено, осветив пустое помещение, в котором не раздавалось ни звука.

Так же на ощупь Юдит прошлепала в гостиную. Ханнес? За столом никого. И вообще он был отставлен в сторону. Все давно ушли. В кухне стопками были сложены вымытые тарелки и горшочки. Все чисто. Юдит вытерла пот со лба. Ноги подрагивали. Нетвердой походкой Юдит прошла к входной двери, открыла ее и включила освещение в подъезде. Там тоже никого, ни послания, ни сигнала, ни мертвого герра Шнайдера — лестничная клетка пуста. Она заперла дверь, с трудом волочась, добрела до кухни, затем заглянула в ванную, наклонилась над раковиной и сунула голову под струю холодной воды, после чего насухо вытерла волосы.

Черт! Черепная коробка гудела и ныла от выпитого спиртного. Юдит выпила таблетку сильнодействующего лекарства от головной боли, потом проглотила пилюлю, которая была похожа на крохотные песочные часики, и еще одну, желтую — против червяка в мозге. И третью, овальную, чтобы червяк не размножился (если еще не поздно). Не вызвать ли «неотложку»? А на что, собственно, она жаловалась? На мужчину, которого нет, но голос его она слышит? Или на позвякивание люстры? Даже врачи «Скорой помощи» бессильны в тех случаях, когда больной не в состоянии объяснить, на что жалуется.

Юдит наметила себе срок до рассвета. О том, чтобы лечь спать, не было и речи. И Юдит решила заняться чем-нибудь осмысленным, чтобы скоротать время до рассвета. Переложила посуду в шкаф, причем настолько медленно, насколько это у нее получалось. Одна тарелка выпала из рук, как жаль, что только одна. На поиски и собирание осколков ушло не более пяти минут.

Шторм в голове потихоньку стихал, а тут потянулись и первые клубы предрассветного тумана. Юдит вернулась в спальню, открыла массивный платяной шкаф и решительно принялась опустошать его — обеими руками выбрасывать на пол содержимое: накопившиеся пальто, кофты, свитеры, рубашки, майки, блузки, брюки, чулки и нижнее белье. Образовалась большая куча. Потом начала снова сортировать и укладывать в шкаф, с верхних до нижних полок, вещь за вещью. Вскоре руки делали работу уже сами, без участия Юдит.

7

Некоторые наблюдали за ней издалека. Они стояли на полке и свисали с комода. Совершенно нормальные фотографии из детства, но рамки не могли больше их удерживать. Тот, на кого Юдит в настоящий момент смотрела, надвигался прямо на нее. У него были большие оттопыренные уши, густая черная шевелюра и длинные ресницы. Давай, Али, — предложила она, — ты мог бы мне помочь, вдвоем мы быстро разложим вещи в шкафу, а потом пойдем в кино.

Что ты говоришь? Подойди поближе, я тебя плохо понимаю. И прошу, не строй такое лицо, как после недели дождливой погоды. Тебе бы только в прятки играть, ну давай сыграем в прятки. Хорошо, если на улице посветлело, мы пойдем в парк. Ты пока обувайся. А я доделаю здесь кое-какие дела.

Да-да-да, Али, не надо кричать, я уже иду. Только возьму солнцезащитные очки. Надену шляпу, а кофта не нужна, мама, я не простужусь, мне жарко, нет, я не заболею. Хорошо, я присмотрю за Али! Вот его фотография. Он на ней задается, гордый. Али присоединяется. Мы идем на природу. Мы немного поиграем, мама. Мы будем в парке Райтхофера.