Наверно, я еще маленький

Виталик побежал хихикать с другими парнями и девчонками, а я расстроился. Я вспомнил, что у меня однажды тоже так было. Мы с родителями поехали в Испанию, как-то утром они отправили меня в булочную одного, и продавщица приняла меня за американца, потому что я тоже хорошо говорю по-английски, как и Таня, и произношение у меня отличное. Так вот, продавщица приняла меня за американца, и я не стал возражать. Я решил не говорить ей, что я русский. И мы очень славно поболтали. Продавщица была мне рада, она даже дала мне дополнительный банановый хлеб бесплатно. И потом, когда я куда-то ходил без родителей, я часто этим пользовался. Ну, своим английским. Я не признавался, что я из России. Я вроде бы этого и не скрывал, но меня просто никогда не принимали за русского, и я не сопротивлялся. Это странно, но я видел, что, когда моего папу, например, за границей кто-то спрашивал, откуда он, папа на секунду замолкал, как-то мямлил, что, мол, из Петербурга, – он никогда сразу не говорил: из России. После того как папа признавался, что он из Петербурга, у собеседника возникал следующий вопрос: а это где? Вопрос «а это где?» возникал абсолютно всегда, но папа упорно каждый раз продолжал заявлять, что он именно из Петербурга, и только после второго вопроса он произносил ключевое: из России. Иногда мне казалось, что папа тоже пытается таким образом соврать.

– Пап, а русских в мире не любят? – спросил я как-то раз.

– Да нет, не совсем… Просто. Давай не будем об этом говорить? Давай оставим этот разговор до каких-нибудь еще времен, ладно?

– Ладно. А евреев в мире не любят?

Папа вдруг рассмеялся.

– Мне Вася на даче сказал, что евреи прокляты Богом. И еще они с мальчишками смеялись над всеми, у кого еврейские фамилии.

– Что за чушь?! Бог никогда никого не проклинал. Пускай твои друзья почитают Библию. Вот дураки. Извини.

– Ничего. А немцев в мире не любят?

Папа остановился перед киоском с мороженым, но не для того, чтобы купить мороженое, а от удивления.

– Ну, у них же Гитлер был. Одна девочка в школе говорит, что ни за что в жизни не поедет в Берлин, потому что в Германии были нацисты.

– Какая глупость. Берлин красивейший город, – сказал папа.

– Ну ладно, а почему черных не любят? Во Франции они все время забастовки устраивают.

– Потому и не любят. Шучу. Давай все-таки вернемся за мороженым? – мы с папой развернулись и пошли к киоску, который уже миновали. – Ты прав. В мире много кто много кого не любит. Потому что люди просто… не любят других. Чаще всего люди не любят тех, кто на них не похож. Но штука в том, – папа задумался, – что все люди уникальны. Каждый человек уникален, поэтому никто в мире ни на кого не похож!

– И я не похож?

– Ты совсем не похож.

– Значит, я один из других.

– И я.

– И мама?

– Конечно.

– И Паша?

– Еще бы.

– И все мои учителя, все друзья, все-все знакомые и все прохожие? Все другие?

– Все другие.

Я шел по улице, и мне было ужасно радостно оттого, что все другие. В этом был какой-то огромный смысл, в этой другозне, другизне, друговине… Я шел и разглядывал других: толстых и тонких, черных и белых, высоких и низких, в цветных нарядах и черно-белых костюмах, в белых платьях и красных бусах, на каблуках и без каблуков, веселых и грустных, недовольных и улыбающихся, с собаками, с сумками, в очках.

Паша выволок меня из задумчивости, когда Виталик вернулся с переменки, на которой он, конечно, всем разболтал про Таню.

В тот день учитель истории проверял, как мы составили свое генеалогическое древо. Я составил до XVI века, мне папа помог, Паша – только до XIX. Виталик составил очень короткое древо: оказалось, что его мама с Кубы и фамилия у нее Гонсалес, но он, Виталик, само собой, взял папину фамилию.

– Эй, кубинец, что же ты раньше не сказал о своем кубинском происхождении? Мы бы повеселились, – сказал Паша.

– Ничего смешного! – ответил Виталик. – Я не кубинец, а русский. Я патриот.

– Да? – не унимался Паша. – И как зовут нашего министра культуры?

Виталик задумался. А потом вдруг радостно выпалил:

– Басилашвили!

Вот тут мы с Пашей уже расхохотались.

Когда мои одноклассники представили истории своих семей, оказалось, что у каждого в роду были либо татары, либо немцы, либо евреи, либо эстонцы, либо кубинцы, либо армяне… Я даже перечислить не могу! Только у Тани все известные ей родственники были русскими. Так что она оказалась самой что ни на есть другой в нашем классе. И как ни странно, она этому обрадовалась.

А я подумал, что мой папа не совсем прав. Наверное, в теории люди не любят других, но когда все вокруг другие, это круто, и это все упрощает.

– Эй, немец! – крикнул мне Виталик.

– Что, кубинец? – отозвался я.

– Передай нашей русской, что наш китаец хочет пригласить ее на свидание в индийскую кафешку на Итальянской улице!

Вот такие дела. Интересно, кто в нашем классе китаец?

Как мне здесь все не нравится!