Наветренная дорога

Я вернулся к действительности, лишь когда мы подошли к пастбищу, где раньше стояла белая лошадь. Чепе пошел за оставленными здесь ботинками, а я включил фонарь, чтобы легче было найти куст, на котором они висели Покуда Чепе обувался, я ос вешал лучом пастбище, и свет упал на лошадь, стоявшую на том же месте.

Она посмотрела на нас больше из вежливости, чем из любопытства. потом отвер­нулась и принялась пощипывать траву. Я вновь подумал, что было бы неплохо на­нять эту лошадь, но тут заметил на ее плече, у основания тощей шеи, какое‑то странное черное пятно. Раньше лошадь была чисто белой — я был твердо в этом уверен. Направив на нее луч и пройдя по траве около двадцати футов, я остановил­ся. Затем кинулся бегом к Чепе, который сидел и зашнуровывал ботинки.

― На шее у лошади вампир! — крикнул я.

― Si, nо[128], — безразлично отозвался Чепе. — Отпугните его.

Мне никогда не приходилось видеть фотоснимок вампира, сосущего кровь из жерт­вы. Может быть, такие снимки и делались, но редко. Получить подобный документ показалось мне стоящей и своевременной затеей, и как будто все обстоятельства этому благоприятствовали.

Я достал фотоаппарат и рефлектор, вся аппаратура была выверена, отрегулиро­вана и находилась в полном порядке. Чепе освещал вампира, а я подошел к лошади на двенадцатифутовое расстояние, по которому заранее был наведен фокус объек­тива. У меня было достаточно времени, чтобы тщательно подготовиться к снимку и еще раз проверить резкость фокусировки. Фотография была, как говорится, в карма­не, и я торжественно нажал кнопку спуска.

Лампа не вспыхнула! Даже при напряжении 20 вольт, обеспечивающем вспышку в любых условиях, проклятая лампа не сработала. Нетерпеливым движением я вынул лампу, бросил ее позади себя, достал из мешка новую и ввинтил на место. Снова на­целил фотоаппарат, и жующая лошадь повернула ко мне голову, но именно в этот момент вампир закончил свою трапезу и плюхнулся вниз. Успев подхватить воздуш­ную струю, он поднялся и скрылся среди пальм.

― Se fue[129], он удрал, — сказал Чепе, — этот негодяй.

Я принял безразличный вид, однако еще долго втихомолку сыпал проклятиями.

Не могу понять, являюсь ли я самым неспособным среди всех фотографов или же самым несчастливым!

Немного погодя я посмотрел на лошадь, из ее шеи продолжала сочиться кровь. То­гда я решил проверить проклятый рефлектор и документировать свою неудачу фото­графией лошади с кровоточащей раной.

Надо было обождать, пока соберется побольше крови, ведь слюна вампира обла­дает противокоагулирующими свойствами, и, хотя от укуса животного образуется всего лишь поверхностная царапина, кровь сочится удивительно сильно.

Ко мне подошел Чепе и вскользь заметил, что вампиры особенно неравнодушны к белым лошадям. И я вспомнил, что то же самое мне говорили в Гондурасе и что моя белая лошадь Мето чаще возвращалась с окровавленной шеей, чем гнедая и чалая, с которыми она вместе паслась. Проше всего это объяснялось тем, что белая ло­шадь гораздо заметнее.

Когда кровь потекла вдоль шеи беспечно жующей лошади и стала капать на зем­лю, я взял в руки фотоаппарат и нажал затвор — все сработало безукоризненно. Я вновь разразился проклятиями, но сразу же замолчал, чтобы не объяснять Чепе при­чину моих огорчений.

Тем временем начался дождь. Это был не грозовой ливень, а мелкий моросящий дождик, скорее напоминавший туман, который уходит вверх и уносится ветром. Моя хижина находилась всего лишь в четверти мили, и мы быстрым шагом пошли вперед. Дождь стал накрапывать сильнее.

Остаток пути мы шли молча. Дождь усилился, и это было очень приятно, но глав­ным нашим желанием был сон. Когда мы подошли к воротам, я спросил Чепе, где он живет и что будет делать утром. Он сказал, что живет в маленькой хижине у реки, а утром поможет плотнику починить дно моторного челнока, затем выпотрошит паку и принесет ее мне еще до завтрака. Я сказал, чтобы половину паки он оставил себе, и это ему очень понравилось. Чепе передал мне рюкзак, предварительно вынув стек­лянный поплавок, и, пожелав спокойной ночи, направился к реке.

Я открыл ворота и влез по лестнице на свою голубятню. Свалив в кучу рюкзаки и скинув промокшую одежду, я растянулся на холодной, туго натянутой парусине по­ходной койки.

Дождь громко стучал по пальмам и крыше. То, что я ощущал, было прекрасным! Мне удалось провести чудесную ночь, встретиться с ягуаром, завтра же мне предстоя­ло съесть паку. А черепахи приплывут в другую ночь…

Глава девятая КАПИТАНЫ

Ветер стих на рассвете. Полосы тумана поднимались, плыли, редели и исчезали в неразличимом слиянии моря и неба. Слабая мертвая зыбь булькала о форштевень стоявшей на якоре шхуны; лопотание воды, омывавшей якорную цепь, разгоняло стайки молодняка хэмирампусов, и они беззвучно, без малейшего всплеска, рассы­пались по поверхности воды, словно пригоршня брошенных кем‑то иголок.