Навигаторы. Кадет

Я неуверенно кивнула, решив, что потом сбегу оттуда под каким-нибудь предлогом.

Урок роботостроения прошёл, как обычно. Господин Кинур Ваадрис рассказывал об основах робототехники тем, кто только начинал этот курс, нам же с Лерсом он дал практическое задание. Сломался робот-грузчик: он перестал выполнять команды и ездил по грузовому трюму туда-сюда. Хорошо, что не буйствовал. Я хихикнула про себя — «тихое помешательство». Бота доставили из трюма, и мы тестировали его системы на предмет ошибок. Ошибку нашли только к концу урока, сообщили преподавателю, он поставил нам «отлично» и сказал, что на следующем уроке будем исправлять.

Занятия элейским я обожала. Где-то в глубине души я признавалась себе, что язык элефинов стал мне более интересен после того, как я узнала, кто спас меня от нье' Фожа и нье' Кланиса. Иногда, когда я почти засыпала, то подсознательно представляла, как говорю с Рэном — так я называла его про себя — на его языке. И меня не смущало, что любой язык можно начать понимать, просто вживив чип. Впрочем, даже хорошо защищённый чип можно было отключить или заглушить…

Я и мои одноклассники сперва не понимали, зачем мы изучаем язык, но ещё на первом занятии в школе навигаторов преподаватель элейского пояснила:

— Многие из вас полагаются на чипы, которые вам вживят, когда вы станете смотрителями, и, безусловно, это оправданные надежды, но изучение другого языка — это развитие мозга. Во время его изучения в мозге создаются новые нейронные связи, улучшаются внимание и память, вы начинаете лучше и быстрее решать интеллектуальные задачи. Кроме этого, изучение нового языка позволяет расширить кругозор. Ведь язык — отражение культуры мира, расы. При изучении иномирного языка мы начинаем лучше понимать его носителей, узнаём, как строятся социальные контакты на другой планете, учимся взаимодействовать с существами другой расы, чьё мышление и восприятие вселенной отличаются от наших.

— Почему именно элейский, а, например, не аринский или туэсанский? — задал вопрос один из кадетов. На тот момент я ещё не всех знала в своём классе.

Преподаватель укоризненно посмотрела на него и ответила:

— Потому что как минимум один член вашего экипажа — элефин. И чем быстрее вы найдёте взаимопонимание, тем слаженнее будет работа на маяке.

Руку подняла невысокая, чуть полноватая девушка. Она возмутилась:

— Почему мы должны учить элейский, если медик на маяке подчиняется смотрителю? Разве не было бы логично, если бы было наоборот?

Преподаватель спокойно пояснила нам:

— Все элефины учат несколько языков. Направленность зависит от того, чем занимается конкретный клан, но в последнее время язык навигаторов входит в обязательную программу.

Услышав эти слова, я вспомнила, как общалась с Рэном. Там, на Франгаг, я говорила с ним на вигском и понимала элефина. Выходит, его учили нашему языку! Или всё же у него был чип?

Элейский у нас вела носитель языка, а не престарелая вига из дремучего посёлка на задворках империи. Видя мой интерес, госпожа Раниэнель Лэзеран, невысокая светловолосая элефина среднего возраста, давала мне почитать детские сказки и стишки, для которых уже хватало моих знаний правил чтения и словарного запаса.

Физическая подготовка вообще не вызывала проблем. Повысив нашу выносливость и ловкость, Таграна Фааолис приступила к силовым тренировкам и тренировкам по самообороне. К концу первого года даже девочки моего курса могли дать отпор среднестатистическому вигу. В этом семестре мы занимались плаваньем. Я вообще любила воду, всегда подолгу стояла в душе, а когда начались занятия в бассейне, всей душой полюбила этот вид физической подготовки. Вот только плавала я в закрытом купальном костюме. Девушки, решив показать свои совершенные фигуры, пришли на первое занятие в открытых крошечных купальниках, демонстрировавших их тела, и получили неуды за неготовность к уроку. Я же, стесняясь своего немалого шрама в виде звёзды на левом бедре, заказала через сеть купальный костюм странного для моих сокурсниц вида: верхняя часть у него была, как у обычных сплошных купальников, нижняя — имела продолжение в виде леггинсов. Сначала одноклассники косились в мою сторону, но потом, когда Тали поддержала меня, придя в таком же закрытом купальнике, перестали обращать внимание.

* * *

— Тали, сколько тебе было, когда ты открыла свою первую червоточину? — шёпотом спросила я подругу, пропалывая сине-бордовые кустики лункуса — лекарственного растения, имевшего довольно сильный дезинфицирующий эффект, если разжевать его и приложить к открытой ране.

— В восемь лет, Рик — в семь, — также шёпотом ответила она, протирая ствол вынры — невысокого дерева, поглощающего ультрафиолет не только листьями, но и корой. Это дерево имело высококалорийные, богатые витаминами съедобные плоды. Но если не ухаживать за листьями и стволом, весь питательный эффект плодов пропадал.

— Только, Линн, прошу, давай не здесь об этом поговорим.