Навои

В свободное от охоты и попоек время Туганбек обучал джигитов Музаффара-мирзы, среди которых были и знатные юноши, военному искусству… На широких ровных площадках за городом они учились стрелять из лука, рубиться мечами, носясь на конях, биться на копьях. Во время упражнений Туганбек иногда приводил джигитов в изумление своей ловкостью и знанием военного дела. Показав им какой-нибудь особенный прием, он опускался на корточки и, чертя концом лука по земле, рассказывал обступившим его джигитам, где и от кого он научился этому приему, каковы были боевые качества его противника. Он говорил медленно, с расстановкой отсчитывая слова, точно капли лекарства. Потом не спеша поднимался, засучивал рукава широкого чекменя и, гордо поглядывая на увлеченных его рассказом слушателей, заканчивал:

— Когда-то в Самарканде был у нас богатырь. Завтра мы покажем вам один из его изумительных приемов. А однажды, когда я дрался с одним рубакой, полумонголом, полукипчаком, он применял столь же удивительный прием. Я тогда едва спас свою голову. Сейчас этот прием пришел мне на память. Невредно будет показать его.

Как-то, возвратившись с охоты, Туганбек направился в сад Маджд-ад-дина. Наступил конец лета. На деревьях было так много плодов, что ветви клонились почти до земли. От цветников нельзя было оторвать глаз. Но дворцы, каждый из которых представлял собой чудо искусства, были пусты. Кроме бродивших кое-где садовников, сыновей умершего Нурбабы, никто не попадался на глаза.

Подойдя к двери большого дворца, Туганбек встретил красивую невольницу лет восемнадцати, которая несла воду в медном кувшине. Туганбек подмигнул девушке и приказал ей позвать хозяина.

Маджд-ад-дин в легком белом халате вышел навстречу гостю и пригласил его войти.

Со времени своей отставки Маджд-ад-дин чувствовал себя так, будто надломилась какая-то опора, поддерживавшая его. Встречаясь с людьми, по-прежнему старался держаться гордо и с достоинством, но эта гордость была деланной, искусственной. Однако сегодня Маджд-ад-дин был очень весел. Через своих людей, сообщавших ему о всяком новом событии, происходившем при дворе, Маджд-ад-дин узнал о заточении Дервиша Али. Это вселило в его сердце надежду на то, что милость государя еще вернется к нему.

Облокотившись на большую пуховую подушку, бывший везир заговорил о том, что дня через два придется выехать навстречу султану, который возвращается из похода, ничего не достигнув.

— Беки, сопровождавшие султана, — плохие воины, — презрительно сказал Туганбек. — Крепости в Хисаре, правда, сильно укреплены, но их все же следовало взять и хорошенько проучить Султана Махмуда.

Маджд-ад-дин был доволен, что государь возвращается из похода ни с чем. Он боялся, что в случае I победы Хусейн Байкара, упоенный успехом, может изменить свое отношение к Алишеру и его брату. Поэтому он не согласился в душе с Туганбеком относительно завоевания хисарских крепостей, но не стал ему возражать. Он спросил Туганбека, установилась ли дружба и доверие между Хадичой-бегим и Низам-аль-Мульком. Туганбек прищурил маленькие глазки, как будто стараясь что-то припомнить.

— Нет, — сказал он, — нам ничего об этом не известно. Впрочем, сыновья Низам-аль-Мулька пытаются укрепить свои отношения с Музаффаром-мирзой.

— Что это вы говорите, друг мой! — выпрямился Маджд-ад-дин. — Понимаете ли вы, как опасна для нас эта дружба сыновей Низам-аль-Мулька с любимым сыном государя?

— Мы смоем эту опасность вином, — засмеялся Туганбек.

— Какие же меры вы собираетесь принять, бек?

— Мы попытаемся поссорить их при помощи вина. Успокоив Маджд-ад-дина, Туганбек простился и уехал.

Через два дня Маджд-ад-дин с царевичем, везира-ми, беками и другими высокими должностными лицами, по обычаю выехали навстречу султану. В двух переходах от города они остановились в обширном, хорошо расположенном лагере. Здесь встречавшие провели ночь. В больших котлах были приготовлены всевозможные яства.

Утром примчались на взмыленных конях есаулы и закричали:

— Султан едет!

Поспешно оправив одежды, встречавшие сели на коней. Вскоре появились личные слуги султана и сообщили:

— Султан близко!

Наконец вдали, над волнистыми грядами холмов, как будто слившихся с пасмурным небом, заклубились облака пыли.

Всадники застыли на конях. Кони беспокойно вертели головами, грызли удила; самые злые из них начали лягаться. Пыль приближалась, застилала воздух, но глаза, устремленные на дорогу, все яснее различали очертания людей и всадников. Волнение ожидавших достигло предела. Султан Хусейн, окруженный беками и личной свитой, приближаясь к месту встречи, сдержал коня и остановился в тридцати — сорока шагах от толпы. Стоявшие впереди царевичи подошли к султану и, преклонив колени, почтительно поцеловали его протянутую руку. Затем к султану стали подходить вельможи. Рука подавалась далеко не всем. Из сотен вельмож, выехавших навстречу, такая честь досталась немногим. Поздороваться за руку считалось особым знаком внимания султана.