Навои

Они остановились перед главным входом в Баг-и-Заган. Зейн-ад-дин перекинулся несколькими словами с распорядителями тоя и незаметно провел своего спутника в сад. Они немного погуляли, потом Зейн-ад-дин увидел шахматистов, расположившихся на ковре под деревом, и забыл обо всем на свете. Арсланкул пошел один бродить по великолепному саду, о котором он так много слышал. По аллеям прогуливались надменные вельможи, чиновники, щеголеватые молодые люди, блиставшие одеждой, разговором и изящными манерами. Арсланкул сперва чувствовал себя неловко. Но сотни нукеров и работников сновали повсюду, нанятые своим делом, и никто не замечал их. Это приободрило Арсланкула. Только теперь он понял, что означают слова «пышность» и «великолепие». По случаю тоя Баг-и-Заган с его многочисленными древними дворцами выглядел еще роскошнее, чем всегда. Чего только там не было! Творчество самых знамениты» художников, живописцев и зодчих Герата нашло здесь прекрасное, многообразное воплощение. В глубине сада, перед сверкающими, словно волшебное зеркало, хаузами каждый из четырнадцати сыновей государя построил для себя роскошно украшенный дворец. В каждом дворце царевичи пируют со своими джигитами, приближенными и гостями. В четырнадцати местах пир!

Арсланкул издали любовался дворцами царевичей. Только у старшего сына Бади-аз-Замана-мирзы пиршество происходило без шума, а царевич был одет, как обычно. Во дворце горбатого Гариба-мирзы, недурного стихотворца, пировали поэты, музыканты и певцы. Притаившись за деревом, Арсланкул долго слушал пение и музыку.

Вот царские чертоги Музаффара-мирзы. Пятнадцатилетний жених одет в халат с золотыми цветами. На аккуратно намотанной чалме, надо лбом, сверкают крупные драгоценные камни. На кончике чалмы колышется джига.[102] Справа от Музаффара-мирзы горделиво восседает Туганбек. Все джигиты блистают сшитыми для тоя роскошными халатами, украшенными драгоценными камнями. Молодые красивые кравчие с изящными поклонами и мягкими, как у девушек, движениями подносят одну за другой золотые чаши.

Арсланкул, скрежеща зубами; посмотрел на Туган-бека и быстро пошел дальше. Выйдя из-за деревьев, он невольно зажмурил, глаза, ослепленный сверкающими золотыми лучами.

Подойдя ко дворцу, перед которым не было никого, кроме двух нукеров с копьями, он в удивлении остановился. Лепные орнаменты и рисунки из золота на ярком лазурном фоне ошеломили его. Он увидел одного знакомого водовоза, и тот рассказал ему, что султан выстроил это удивительное здание специально для себя, что по ночам тут происходят шумные пиршества, на которых султан, беки, везиры и даже сам шейх-аль-ислам иногда напиваются допьяна.

Водовоз потащил Арсланкула на кухню, усадил его и принялся угощать, Арсланкул разговорился с работниками кухни, они были подпоясаны камышом, лица их были выпачканы сажей. Рассказав обо всем что видел, он лукаво улыбнулся я тихо произнес:

Взгляни, о царь, на ткань ковров твоих, —
Их роскошь соткана из душ людских.
На блеск рубинов пурпурных взгляни —
Людскою кровью светятся они.

Правильные слова! — Кто это сказал? — спросил молодой работник.

— Сам догадайся кто. Самый правдивый поэт в нашем городе, — ответил Арсланкул.

— Ну, конечно, наш Алишер! — убежденно воскликнул работник.

— Если Маджд-ад-дин Мухаммед будет и дальше управлять страной, если государь устроит еще один — два таких пира, то у людей не останется в жилах ни капли крови, — с расстановкой сказал водовоз.

Все принялись толковать о достоинствах Навои, о его судьбе, о встречах с поэтом, и эта теплая задушевная беседа затянулась надолго.

II

По случаю тоя на многочисленных гератских площадях, в частности на Хауз-и-Махияне и на Ид-Гахе, каждый день происходили гулянья. Хусейн Байкара, а с ним и все царевичи и вельможи, восседая на особом помосте, смотрели конские скачки, игру в чавган, борьбу, бои на палках и тому подобные забавы. Как истый затейник многих из этих состязании, султан сам называл победителей.

На седьмой день — день заключения брачного договора — торжество достигло высшей точки. Звуки барабанов и карнаев, доносившиеся с высоких порталов медресе и городских укреплений, раздирали воздух. На улицах и дорогах волновалось человеческое море.

Вечером тысячи людей устремились к Пуль-и-Малану, чтоб встретить невесту. Там уже шумела пестрая толпа — джигиты из личной свиты Музаффара-мирзы, вздымавшие на дыбы коней в роскошной сбруе, надменная пышно одетая гератская знать и сотни музыкантов, певцов, забавников. Высоко подвешенные факелы рассеивали сгущавшиеся сумерки, заливая вокруг все волнами света. На слонах, украшенных от хвоста до хобота коврами и шелковыми попонами, возвышались пестрые носилки. На них гордо восседали погонщики в диковинного покроя одеждах.