Навои

Через два дня Маджд-ад-дин с царевичем, везирами, беками и другими высокими должностными лицами, по обычаю выехали навстречу султану. В двух переходах от города они остановились в обширном, хорошо расположенном лагере. Здесь встречавшие провели ночь. В больших котлах были приготовлены всевозможные яства.

Утром примчались на взмыленных конях есаулы и закричали:

— Султан едет!

Поспешно оправив одежды, встречавшие сели на коней. Вскоре появились личные слуги султана и сообщили:

— Султан близко!

Наконец вдали, над волнистыми грядами холмов, как будто слившихся с пасмурным небом, заклубились облака пыли.

Всадники застыли на конях. Кони беспокойно вертели головами, грызли удила; самые злые из них, начали лягаться. Пыль приближалась, застилала воздух, но глаза, устремленные на дорогу, все яснее различали очертания людей и всадников. Волнение ожидавших достигло предела. Султан Хусейн, окруженный беками и личной свитой, приближаясь к месту встречи, сдержал коня и остановился в тридцати — сорока шагах от толпы. Стоявшие впереди царевичи подошли к султану и, преклонив колени, почтительно поцеловали его протянутую руку. Затем к султану стали подходить вельможи. Рука подавалась далеко не всем. Из сотен вельмож, выехавших навстречу, такая честь досталась немногим. Поздороваться за руку считалось особым знаком внимания султана.

Вслед за военачальниками и знатными вельможами Маджд-ад-дин с низким поклоном подошел к Хусейну. Но его жадно ищущие глаза не увидели руки султана. Словно пораженный молнией, Маджд-ад-дин невнятно пробормотал что-то о «священной красоте» государя и, пошатываясь, отошел в сторону. Он с трудом взобрался на коня. Ни разу не взглянув на бывшего везира, Хусейн Байкара проехал мимо.

Среди лиц, сопровождавших государя, Маджд-ад-дин увидел печального, безмолвного Алишера. Он растерянно поздоровался с поэтом и, присоединившись к веренице всадников, поехал вслед за султаном.

Вечером, усталый и разбитый, он вернулся домой и заперся в комнатах. Несколько дней бывший везир не выходил из дому, наконец он решил явиться к султану. Нарядившись как можно лучше, Маджд-ад-дин отправился во дворец. Там он встретил ишик-ага Баба-Али и еще нескольких вельмож и стал умолять их исходатайствовать ему прием у султана. Царедворцы из жалости согласились выполнить его просьбу.

В ожидании, когда султан соизволит принять его, Маджд-ад-дин медленно бродил возле дивана. Сад Джехан-Ара, как и прежде, жил роскошной беспечной жизнью. С какой гордостью и важностью гулял он здесь когда-то — везир и наместник султана! Тогда он и уголком глаза не глядел на толпившихся в саду беков…

Прошло довольно много времени. Наконец появился Баба-Али и сообщил, что его желание, к сожалению, не может быть выполнено. Не в силах овладеть собой, Маджд-ад-дин то краснел, то бледнел. Насмешка, которую он читал в глазах Баба-Али, колола его, словно кинжал.

Выйдя из дворца, Маджд-ад-дин направился к Туганбеку. В небольшом дворе, окруженном роскошными строениями, кипела жизнь: сновали прекрасно одетые слуги и джигиты, вооруженные дорогими мечами и кинжалами.

Туганбек, как всегда, дружески встретил Маджд-ад-дина. Бывший везир принялся сетовать на жестокость государя. Туганбек, слышавший от верных людей о недовольстве Хусейна Байкары Маджд-ад-дином, вызванном наговорами Низам-аль-Мулька, принялся самыми скверными словами ругать везира. Маджд-ад-дин тяжело вздохнул.

— Я своей рукой вознес его на небо, а теперь сам, кажется, попал в ад, — сказал он.

Маджд-ад-дин признался Туганбеку, что решил обратиться к посредничеству Бурундука Барласа и его сына, чтобы как-нибудь проникнуть к султану. Туганбек одобрил этот план.

— Они, должно быть, что-нибудь за это истребуют, — сказал Туганбек.

— Конечно, обещайте им десять тысяч динаров.

— Кому пойти? Мне? — спросил Туганбек.

— Если пойду я сам, это вызовет подозрения, — ответил Маджд-ад-дин. — Вы в хороших отношениях с отцом и сыном Барласами. Кроме вас, мне положиться не на кого. Моих друзей теперь можно пересчитать по пальцам да и они побоятся заступиться за меня.

Туганбек пообещал сегодня же встретиться с Шуджа-ад-дином Мухаммедом Барласом и его отцом.

Маджд-ад-дин проводил дни в тревоге и нетерпении. Но прошло несколько месяцев, прежде чем от Барласа поступили хорошие вести.

В назначенный для приема день Маджд-ад-дин, придя во дворец, был легко допущен к государю.

Расслабленно сидевший на тронном месте, Хусейн Байкара встретил его если не с прежним вниманием, то во всяком случае приветливо. Маджд-ад-дин в самых сильных выражениях заговорил о своей любви и преданности. О должности, о службе он не сказал ни слова, но несколько раз упомянул, что считает для себя гордостью быть верным псом у порога государева дворца. После этого он предложил в подарок султану двадцать тысяч динаров и, получив разрешение удалиться, оставил дворец. Мир снова казался ему светлым. Торопясь отпраздновать счастливый день, Маджд-ад-дин побежал домой.