Навои

Дервиш Али промолчал. В это время вошел Валибек. Он сказал, что только что услышал о приезде Дервиша Али и поспешил его повидать. Навои, как всегда, приветливо встретил Валибека. Завязалась беседа.

Валибек рассказал, что по дошедшим до него слухам Бади-аз-Заман задумал поднять в Астрабаде восстание и начал переговоры с правителем Кандахара Зу-н-нуном Аргуном.

Навои взволнованно слушал Валибека. Не в силах удержаться, он ударил рукой по колену и воскликнул, дрожа от волнения.

— Все это близко к истине! Не только Бади-аз-Заман, но и все другие царевичи таят в груди черные намерения. Даже такой смелый, прямодушный бек, как Зун-н-ун Аргун, и тот становится мятежником! А почему? Аргун-бек, управляя Кандахаром, не совершил ничего дурного. Он хорошо относится к нукерам, число их непрерывно растет. Но в Герате есть люди, которые ему завидуют. Кучка людей, умеющих только портить и разрушать, все время хулит его перед государем. Вот Аргун-бек и ищет себе защитника. А Бади-аз-Заман решил воспользоваться удобным случаем.

— Разве вы уже слышали об этом деле? — с удивлением спросил Валибек.

— Нет, — ответил Навои.

— Вы так верно изложили его причины.

— Из ваших слов можно было сделать только такси вывод, — сказал Навои и продолжал: —Однако мы не можем допустить в нынешнее время подобные смуты. Нет большего преступления, чем напрасно проливать кровь и раздирать страну на части. Прикрытые пеплом лицемерной дружбы и приязни, огни вражды могут разгореться в пожар. Отравленные кинжалы, спрятанные в рукаве, вдруг засверкают ненавистью и гневом. О, если бы мы могли надеяться, что какой-нибудь царевич совершит вместо этого что-нибудь хорошее и полезное для страны. Но нет!

— Это верно, — задумчиво сказал Валибек. — Члены царского дома живут между собой, как кошка с собакой. В войске — вражда. Мы, беки, воюем друг против друга.

— Потомки Тимура доныне не излечились от этой болезни. Только бы все это кончилось добром! — промолвил Дервиш Али.

Подали дастархан, но есть никому не хотелось — кушанья только слегка отведали. Когда Валибек с Дервишем Али простились и ушли, Навои тотчас же взял перо и бумагу и принялся писать письмо Бади-аз-Заману. Некоторые фразы звучали сурово. Они должны были, как клещ, впиться в сердце царевича. Перечитывая письмо, Навои задумался над ними. Однако он не изменил ни единого слова. На сердце у него стало легче: как будто рассеялся дым, окутывающий душу. Поэт лег спать.

На следующий день, после завтрака, Навои отправил Астрабад с надежным гонцом письмо, приказав вручить его лично Бади-аз-Заману. Потом он отправился в диван. Писцы лениво чинили перья и болтали между собой. При входе Навои они вдруг замолчали. Среди них попадались сгорбленные старцы, служившие еще в царствование Шахруха-мирзы, и юноши с только что пробивающимися усиками. Пройдя через помещение писцов, Навои прошел в комнату в глубине здания. Там не было никого, кроме Низам-аль-Мулька. Первый везир в расшитом халате восседал на атласных подушках. Поднявшись, он вежливо поздоровался с поэтом и указал ему место возле себя.

— Я готов оказать вашей особе любую услугу, — сказал он, лицемерно улыбаясь.

Навои вынул из кармана кипу бумаг и положил ее перед Низам-аль-Мульком.

— Эти вопросы необходимо разрешить как можно скорее, — сказал он.

Низам-аль-Мульк одну за другой развернул и прочитал бумаги.

— Господину эмиру не следовало тратить драгоценного времени на подобные дела, — сказал он, сдвигая густые брови.

— Почему? — спросил Навои.

— Если будете слушать народ, — утонете в жалобах. Можно им попросту сказать: не надоедайте мне, договаривайтесь между собой сами, — улыбаясь, ответил Низам-аль-Мульк и продолжал: — Да и с чего они обратились к вашей высокой особе? Для разбора таких дел существуют присутственные места и должностные лица.

— Народ не ждет от должностных лиц облегчения своих недугов, — возразил Навои. — Эти лица пронзают горло народа кинжалом насилия.

— Народ смотрит на чиновников недобрыми глазами, — сказал Низам-аль-Мульк. — Всегда так было.

— Народ не ошибается, — ответил поэт. — Змее никто не даст место у себя на груди.

— Лица, на которые, падают обвинения, — верные слуги государства! — воскликнул Низам-аль-Мульк, начиная раздражаться. — Во всяком случае, нехорошо забывать их достоинства и заслуги.

— В нашей стране, — взволнованно заговорил Навои, — есть тюрьмы, наказания, цепи, виселицы. Для кого? В справедливых государствах такие меры применяются только против притеснителей. А у нас верная служба злодеев заключается лишь в том, что они подрубают корни государства.

Первый везир задрожал. Он пристально посмотрел на Навои. На лице поэта читалась огромная сила, непреклонная воля, ярость, готовая вырваться и сокрушить все вокруг. Низам-аль-Мульк поспешно поднялся. Позвав одного из своих подчиненных, он передал ему жалобы и прошения и сказал:

— Ступайте сейчас же к казию и рассмотрите вместе с ним содержание этих бумаг.

Чиновник уже выходил из комнаты, когда Навои движением руки остановил его:-