Навои

Сад окутан облаками. Печальная красота цветников и аллей, освещенных холодными лучами солнца, зеркальная гладь прудов, покрытых тонким темно-синим льдом, невольно привлекали взор. Подойдя к сорокаколонному дворцу, Навои заявил величественному Ишик-ага в парчовом халате, что желает пройти к султану. Ишик-ага тотчас же скрылся; заставив довольно долго ждать себя, он вышел и указал на одну из покрытых позолотой дверей, ведших в круглую прихожую. Из прихожей Навои прошел в небольшую четырехугольную комнату, стены которой были обтянуты темно-красным разрисованным шелком. Поэт отвесил поклон Хусейну Байкаре, восседавшему на груде шитых золотом подушек, и сел. Он несколько дней не видел султана, поэтому подробно доложил ему о важных — государственных мероприятиях, осуществленных за это время. Хусейн Байкара заговорил об Ираке. Навои посоветовал послать туда верных людей, чтобы собрать сведения о политических настроениях, царящих в этой провинции. Это предложение понравилось султану. Он также спросил у Навои, кого назначить на место недавно скончавшегося гератского казия. Поэт подчеркнул значение этой должности в народной жизни и назвал имена нескольких ученых, основательно изучивших шариат и пользовавшихся в народе хорошей славой.

— Человек, занимающий это место, — убежденно сказал Навои, — не должен за деньги называть белое черным. Если даже его собственный сын совершит преступление, пусть он накажет его по всей строгости закона.

Хусейн Байкара не осведомился подробнее ни об одном из названных лиц.

— Мы еще об этом подумаем, — сказал он. Навои заговорил, о везирах. В сущности, это было главной целью его прихода. Чтобы привести государственные дела в порядок, нужны были сведущие, опытные сановники. Двое везиров — Ходжа Ата и Абд-ал Халик, ведавших делами дивана, не могли справиться со своими, обязанностями. Считая, что Ходжа Афзаль подходящий человек для этой должности, Навои уже давно рекомендовал его государю. Теперь он хотел окончательно разрешить этот вопрос.

— А разве Низам-аль-Мульк-Хавафи не подходит для этого высокого поста? — испытующе взглянул на Навои Хусейн Байкара.

— Никто так не подходит для должности везира, как Ходжа Афзаль.

— В таком случае, мы возведем в звание везира их обоих, — решительно сказал султан — Большие достоинства Низам-аль-Мулька для меня совершенно очевидны.

Навои не стал возражать.

В это время вошел парваначи Маджд-ад-дин в сопровождении трех писцов, несших бумагу, калам и чернильницу. Навои попросил разрешения удалиться.

Маджд-ад-дин и писцы работали у султана часа два — закрепили на бумаге указы и письма. Затем Маджд-ад-дин отпустил их и, глядя на султана  глазами верной собаки, сказал:

— О солнце мира, кто тот счастливец, что избран вашим благословенным умом на должность городского казия?[71]

— Пока еще никто.

— Ваш ничтожный раб желал бы предложить одного мудреца, достойного чести служить престолу, подобному раю.

— Кто это? — с интересом спросил Хусейн Байкара.

— Предводитель ученых Хорасана почтенный Шихаб-ад-дин, — ответил парваначи.

Хусейн Байкара удивленно поднял брови.

— Я знаю всех знаменитых ученых Хорасана, но не помню ни одного Шихаб-ад-дин а.

— Может быть, его имя ускользнуло из вашей благородной памяти, — сказал Маджд-ад-дин. — К тому же Шихаб-ад-дин — человек скромный и незаметный.

Хусейн Байкара промолчал, Маджд-ад-дин принялся восхвалять своего друга. Человека, известного среди ученых своим полным невежеством, он назвал Платоном своего времени, старого мошенника, который некогда, во времена Абу-Саида Мирзы, проел на десять тысяч динаров вакуфного имущества и опозорился на всю страну, он величал «воплощением честности, справедливости и совести». При этом Маджд-ад-дин подчеркнул, что, если государь хоть чуточку сомневается в его словах, можно обратиться за подтверждением к бекам Эмиру Моголу, Музаффару Барласу и Мухаммеду Бурундуку Барласу.

Хусейн Байкара, слушавший с закрытыми глазами, при этих словах оживился. Он спросил, каково происхождение Шихаб-ад-дина. Среди предков будущего казия было много выдающихся людей, и Маджд-ад-дину не пришлось прибегать к преувеличениям. Хусейн Байкара пообещал, если беки присоединятся к мнению Маджд-ад-дина, назначить Шихаб-ад-дина казием.

Алишер Навои пришел в помещение дивана. В просторных, тянувшихся в ряд комнатах начальники канцелярий и другие должностные лица занимались болтовней, явно пренебрегая делами. В каждой комнате сидело по пять, по десять писцов и секретарей, которые писали, низко склонившись над бумагой и дуя на окоченевшие пальцы. Места большинства беков, из которых каждый должен был нести определенные обязанности, были пусты. Навои нахмурился: «Наверное, где-нибудь пируют. Пьяницы!»

Сколько раз он пытался внушить султану, что всякий вельможа, управляющий страной, должен ежедневно бывать в диване и заниматься делами, не откладывая на завтра, то, что следует окончить сегодня.

«Государь не проявляет твердости в своих решениях и требованиях, никто не чувствует ответственности», — подумал Навои.