Навои

Добрые вести, принесенные старухой, развеяли мрачные мысли Дильдор. Теперь она уже не думала о смерти. Весь мир как будто стал иным — светлым» радостным. Даже гнусная, жадная гадалка казалась теперь Дильдор благородной, святой женщиной, точно Биби-Фатима,[92] дочь пророка, которая в день воскресения поведет всех женщин в рай.

Девушка каждый День ждала прихода старухи. Каждую минуту она с нетерпением ожидала новых вестей от своего милого. Но старуха бесследно исчезла. Дни тянулись, как годы.

О, если бы можно было подвязать крылья и полететь к возлюбленному! Иногда Дильдор радовалась, как ребенок, иногда сидела с бьющимся сердцем, отдавшись страшным мыслям.

На десятый день старуха появилась в гареме. Дильдор радостно встретила ее во дворе. Вокруг было много народу, и девушка уголком глаза поманила гадалку в сторону, но старуха, насмешливо скривив губы, направилась прямехонько ко дворцу Хадичи-бегим. У Дильдор упало сердце, но она попыталась утешить себя: «Старуха, наверно, хитрит». Дильдор решила подождать, пока гадалка выйдет из дворца. Через час она увидела вдали старуху. Несмело следуя за ней, Дильдор тихо спросила:

— Бабушка, вы видели его? Что он сказал?

— Видела. У него дурные мысли. Я не хочу переносить от вас вести и попасть в беду, — колючим, как шип, голосом ответила старуха, ускоряя шаги.

— Бабушка, — милая, что за дурные мысли? Скажите ради бога! — с тоской взмолилась девушка.

— Не спрашивай.  Скорей камень заговорит, чем я, — не оглядываясь, бросила старуха.

Дильдор едва не лишилась чувств. «Дурные мысли… Что хочет сказать старуха? Арсланкул либо просил о свидании со мной, либо говорил, что хочет выкрасть меня отсюда». Дильдор испугалась за Арсланкула.

Она побежала вслед за удалявшейся старухой.

— Бабушка, — прошептала она, — если увидите его, скажите, — пусть не замышляет дурного.

Старуха оскалила зубы и кивнула головом. С этого дня одна мысль владела девушкой: «Или умереть, или соединиться с милым». По ночам она, не смыкая глаз, строила планы. Придумав что-либо, она через минуту уже отказывалась от своей мысли, ибо в осуществлении плана, казавшегося таким удобным, возникали непреодолимые препятствия. Наконец, устав думать, она приняла твердое решение.

Через несколько дней, ровно в полночь, Дильдор высунула из-под одеяла голову. Девушки крепка спали. Кроме их дыхания, не было слышно ни звука, ни вздоха. Дильдор бесшумно оделась в темноте. Достала кинжал, который положила под подушку вечером, когда стлала постель. Этот кинжал она нашла в покоях Хадичи-бегим после одного приёма, на котором присутствовали также и мужчины. «Наверное, его уронил какой-нибудь сын везира или бека», — подумала тогда Дильдор и на всякий случай припрятала кинжал.

Натыкаясь в темноте на стены, девушка дошла до дверей, но тут вдруг остановилась и оперлась о косяк. Сердце ее разрывалось. Она покидала подруг, с которыми столько лет вместе жила, вместе страдала. Страницы прожитой с ними жизни, записанные кровью её сердца, одна за другой проходили перед ее глазами, Дильдор могла поделиться своей тайной почти со всеми подругами. Она верила им, но боялась, что подруги будут удерживать ее от опасного шага. Теперь Дильдор с грустью думала: «Почему я не предупредила хотя бы некоторых из них? Жаль, нельзя зажечь свечу и перецеловать их всех». Горе душило девушку. "Прощайте, мои подружки, печальницы мои, — прошептала она. — Если умру, вспоминайте иногда. Дай вам господь долгую жизнь, пошли—вам светлые дни!»

Дильдор вытерла концом рукава горячие слезы и вышла из дому. Ночь была непроглядно-темная, дул холодный пронизывающий ветер. Дильдор быстро шла по грязи зимних дорожек через рощицу. В темноте ей казалось, что ее хватают чьи-то страшные руки; сердце билось, ноги подкашивались. У самых ворот Дильдор услышала пискливый голос: «Кто идет?» Это спрашивал раб, за свою злость прозванный Кусакой. Дильдор испуганно отступила. Потом, овладев собой, спрятала кинжал в рукав и, подбежав к рабу, смело сказала:

— Я, я, Аллаяр!

— Среди ночи? Посмотри на меня! — Аллаяр поднес к лицу девушки тускло светивший фонарь.

Дильдор, не скрывая своего волнения, задыхающимся голосом сказала:

— Отвори ворота! Пошли человека за лекарем Абд-аль-Хайем!

— А? Что ты говоришь? Объясни-ка толком!

— Хадича-бегим заболела. Ой, умрет, ей очень плохо! Язык отнялся.

— Где Давлат-Бахт? Почему она сама не пришла? — сердито спросил Аллаяр.

— Ах, как ты не понимаешь? Давлат-Бахт возле больной. За воротами есть сторож. Прикажи ему.

Аллаяр, бормоча что-то себе под нос, направился воротам. Он вынул из-за пояса ключ и вложил его в огромный замок. Затем, приоткрыв створку ворот, сердито закричал:

— Мирзаб, эй, Мирзаб!

Никто не отозвался.

Тогда Аллаяр вышел за ворота и, отойдя несколько шагов, еще раз позвал Мирзаба.

— Хоть бы он сдох, этот сторож! Каждый вечер пьян, — пробурчал Аллаяр.

Дильдор на это и рассчитывала. Она пошла за рабом.

— Скорей найди его и пошли! Какой ты беспечный! — торопливо говорила девушка.

— Иди обратно! — Аллаяр толкнул девушку назад и хотел закрыть ворота.