Навстречу друг другу: Санкт-Петербург – Эстония

Наконец, Тимофей фон Бок, герой романтический и в силу этого наиболее востребованный русским читателем, выступает в романе как автор первой, конечно же, неосуществленной русской конституции, за что девять лет проводит в Шлиссельбургской крепости. В границах текста говорится об особой доверительной дружбе, которая связывала его с Александром Первым, однако в послесловии Яан Кросс все-таки сообщает и о династическом праве решать судьбу отечества, которое, по всей видимости, было у его героя: «По семейным преданиям бабушка Тимо – Хелене фон Шультце, родившаяся в Москве 12 августа 1722 года и умершая в Выйзику 14 августа 1783 года, была дочерью фрейлины Софии фон Фрик и императора Петра Великого. Из этого следует, что Тимо должен был считать себя правнуком Петра. <… > ощущая себя более прямым потомком великого представителя семьи Романовых, чем даже его родственник, император Александр I»[22].

Каждого из этих персонажей с двойной природой автор заставляет проявиться и в отношении к Эстонии. Михельсона Кросс делает сыном простых эстонских крестьян, выкупленных им у помещика. Именно этим обстоятельством объясняется отчаянная рефлексия Михельсона, во-первых, на собственную роль в подавлении пугачевского бунта: «…душителем русской “сволочи” окажется лифляндская “сволочь”», и, во-вторых, при встрече с Пугачевым – «Господи Боже! Если кому-нибудь, хоть кому-нибудь во всей империи есть до него дело, то это мне!»[23]; «две “сволочи” смотрели одна другой в глаза. Долго»[24].

Мартенс называет эстонцев «своими». Обращаясь к жене, он говорит: «Дорогая, поверь мне, я своих эстонцев знаю лучше, чем кто-нибудь другой. Это самый порядочный, самый безопасный народ. Именно в Петербурге, среди русских, в такое время можно ждать неожиданностей. От моих эстонцев – никогда в жизни…»[25].

На первый взгляд, Кросс создает портрет ассимилировавшегося в русской среде человека. Хотя Мартенс знает эстонский, он «не принуждал жену» учить этот язык: «Потому что я и сам отношусь к этому языку – нет-нет, не как к пустяку, но, честно говоря, просто у меня не было времени, чтобы как-то к нему относиться»[26].

Однако у модели Лана Кросса жесткий каркас, задуманный с целью уравновешивать полюса, – эстонская сущность его героя вычитывается в эпизоде, где Мартенс, казалось бы, дословно воспроизводит вопросы американского журналиста: «Однако вы, будучи русским… Ах, вы не русский? Значит, вы, как немец, не правда ли… Ах, вы не немец? Кто же вы? Как? Эскимос? Нет? Эстонец? Кто это такие?». Традиционный диалог здесь был бы избыточен, и Кросс использует так называемый односторонний диалог, который обнажает всю меру непонимания человеком из страны, переваривающей все нации в едином американском котле, проблемы малого народа Российской империи. Проблемы, которую, будучи эстонцем, так остро ощущает даже дипломат самого высокого ранга, говорящий от имени России.

Фон Бок, сам не имеющий отношения к эстонцам (даже по легендам и слухам, которые Кросс нередко кладет в основу своих произведений), решает эту проблему со свойственной ему цельностью: он женится на крепостной крестьянке и выкупает ее и ее брата у хозяина. Это единственные близкие ему по духу люди – духовно Бок испытывает одиночество и в той и в другой среде.

Этот извод «петербургского текста» в эстонской литературе уже в силу того, что размывает границу между Эстонией и Петербургом, между эстонцами/остзейскими немцами и русскими, был воспринят и востребован русским читателем, оказавшись наиболее веским словом в диалоге культур. По сути, задаваясь вопросами о малой и большой родине, о болезненности самоидентификации человека, принадлежащего им обеим, о служении, противостоящем карьере, и т. д., Кросс выделяет в «петербургском тексте» эстонский сегмент, который еще ждет своего всестороннего исследования.

Эстонцы в Санкт-Петербургском университете. Статья Сергей Тамби (Санкт-Петербург, Россия)

Санкт-Петербургский университет (ныне СПбГУ) внес большой вклад в науку и культуру Эстонии, а также сыграл важнейшую роль в деле обучения представителей эстонской интеллигенции. В XIX – начале XX вв. многие эстонцы не могли себе позволить пройти обучение в Тартуском университете (процент эстонцев в нем был весьма мал, так как большинство студентов составляли дети немецких баронов), и самым удобным и доступным вариантом для многих эстонцев являлось получение знаний в Петербургском университете. В 1906–1907 учебном году в университете учились 72 эстонца, в 1911–1912 учебном году – 159 эстонцев, в 1915–1916 учебном году – 141 эстонец. В настоящей статье речь пойдет о наиболее известных эстонцах (ученых, спортсменах, политических и государственных деятелях, революционерах), связавших свою жизнь с Петербургским университетом. Список имен, приведенных ниже, можно продолжать и расширять.